Анюта — печаль моя

После этого час-другой проколготились, спорили — ехать домой или подождать до завтра.

— Очумели! — ругалась тетка, — Коло Починка стреляют, самолеты разлетались, а они усходились ворочаться, и детей за собой тащат.

Вокруг и правда становилось все неспокойнее. На большаке постреливали, по тихому проселку, где недавно исчез Август, то и дело с урчанием проезжали тяжелые немецкие фургоны. Маленький хуторок оказался со всех сторон стиснутым убегающим войском. Ему бы затаиться, сделаться на время незаметным. Хуторок так и сделал, местные жители все попрятались в погребах или окопах, ни одного не было видно. Только дубровцы не могли спокойно ждать и все метались по двору.

Наконец, мать уговорила всех добежать до большака и глянуть: вдруг немцев уже прогнали дальше, все утихомирилось и можно ехать? Дед вызвался проводить их лесной тропкой, в стороне от проселочной дороги. И бабка отпустила его, только бы «чумовые» не брели по дороге, мало ли кто на них наедет… Анюта так и вцепилась в мамкин рукав: она ни минутки не могла больше оставаться на этом тихом хуторе, в чужой хате. И мать поняла, позволила ей пойти. Просто махнула рукой, наверное, в эту минуту ей было не до Анюты. Они быстро зашагали цепочкой по узкой тропке. Впереди дед, он оказался хорошим ходоком, за ним бежала, не отставая, мамка. А Настя, Домна и Анюта к большаку совсем выбились из сил. И Домнин батька еле ковылял в хвосте, одних баб он не захотел отпустить, пошел сторожем. Чуть не потеряли в лесу этого сторожа.

Быстро добежали они до развилки. Дед привел их прямо на пригорок, отсюда все дороги были, как на ладони. Посмотрели они: куда там, сегодня они домой не попадут! Фургоны, легковушки, мотоциклы и подводы запрудили и большак, и дорогу на Мокрое, всегда такую пустынную. Когда еще все это проедет, протащится, убежит подальше от их мест? Когда уляжется пыль на дорогах, наступит тишина, застрекочут кузнечики? Они поглядели, повздыхали и собрались возвращаться на хутор. Как вдруг откуда ни возьмись, налетели наши ястребки и хищно заметались над дорогами и полем, над скопищем машин и людей. Что тут началось! Застрекотали пулеметы, зарычали моторы, немцы бросились врассыпную. И мамка вцепилась Анюте в руках и потащила в лес, хотя они стояли далеко от дороги, в безопасном месте. Последнее, что они видели: ястребок зажег фургон, и из него повалил черный дым, и посыпались человечки. Анюта уже предвкушала, как расскажет все Витьке, как он будет завидовать!

Они быстро добежали до хутора. А самолеты уже гудели и над Толвино, над тихими проселками, по которым они ехали два дня назад. Немцы думали пробраться окольными путями, но ничего у них не вышло. К вечеру стали стрелять все ближе и ближе. Они схоронились в свой окоп и просидели там почти до утра. Никто и не вспомнил, что сегодня они не обедали и не ужинали. Мамка лихорадочно набрасывала им на головы тяжелую душную шаль, но Анюта с Витькой шаль сбрасывали, в темноте еще тревожней и страшнее было сидеть, чем под открытым небом.

Ночью снова загрохотало, и понеслись по небу огненные сполохи, но стреляли уже не из их деревень, а ближе, в сторону Рославля.

— Бьют их, бьют собак! — радостно повторяла крестная.

Анюта не понимала Настю, сама она не радовалась тому, что немцев бьют, ей хотелось только одного — чтобы поскорее перестали стрелять и наступила тишина, так она соскучилась по тишине. Стало светать… Рассвет они снова встретили на крыльце. Пушки перестали бухать, но одиноко постреливали где-то совсем близко, и эти одиночные выстрелы звучали еще тревожнее, чем артиллерийский гул. Поглядели на соседний двор и ахнули — немцы не уехали, их пестрый фургон так и застыл под липами. Анюты еще вчера загадала: как только эти немцы исчезнут, так словно ворота за ними захлопнутся, и тут же появятся наши, и станет тихо. Но немцы вечером приходили к бабке за молоком, копали в огороде картошку, как будто решили навеки тут поселиться.

— Они ж не дураки сейчас ехать, — сказал Домнин батька, — они ж и ста метров не отъедут, как их раздолбают, а ночью, может, и проскочат потихоньку.

Дед рассказал, что ночью немцы похоронили своего, закопали в лесу. Его давно уже ранили, а этой ночью он помер. Не успели они позавтракать, как выстрелы раздались у самой крайней хаты. Они бросились в опостылевший окоп. Вдруг наступила тишина, такая непривычная и жуткая, чего только не почудится в такой тишине, чего не погрезится! Анюте послышалось тяжелое, прерывистое дыхание, как будто кто-то полз по огороду, а по картофельным бороздам не так просто ползти. Но вот и Домне что-то послышалось, и Настя испуганно вскинула голову, значит, не показалось ей.

— Чуете, от речки кто-то ползет? — шептала Домна.

— Родимая моя мамушка, щас нас усех побьют! — запричитала бабка Поля.

— Кто тут? — спросил мужской голос у них над головами.

— Это мы, — робко прошелестела бабка Поля.

— Кто это вы, а где немцы?

— Только что тута были.