Анкета. Общедоступный песенник

— Вот именно. И так далее. Простые слова для того, чтобы человек увлекся. Он отгадывает пять, шесть, десять слов — и его уже охватывает азарт. Он, бедный, не подозревает, что в каждом кроссворде есть несколько слов, которые невозможно найти в своей памяти, тут нужно в справочники лезть, в словари. Или кто-то из специалистов вдруг подскажет — если, например, в поезде едут и отгадывают кроссворд всем купе. Кроссворды ведь часто решают в дороге или в семейном кругу, они очень объединяют людей. Так что я служу делу людского братанья, — шутливо сказал я и шутливо качнул Настю к себе.

Она засмеялась.

— Вообще я делю кроссворды на несколько категорий. Есть дорожные, они проще, они могут быть заполнены без специальной литературы, общими дружными усилиями: кто что вспомнит. Честно сказать, больше всего люблю такие кроссворды. Они развивают у людей уважение к себе: ведь помню, знаю! — причем часто вспоминают такие слова, о существовании которых, вроде, и не подозревали. На самом деле они были в пассивной памяти. Есть кроссворды семейно-домашние, эти посложнее, тут расчет на папу, которому все на свете ведомо, на маму, — которая обычнейших слов не может вспомнить, но иногда все битый час голову ломают над каким-нибудь заковыристым термином, а она, по пути из ванной на кухню, спрашивает, что, дескать, там зашифровано? — и сходу угадывает, это чисто женская особенность. А есть кроссворды для любителей-одиночек, у них и Большая Советская Энциклопедия есть, и Брем, и Даль, и куча еще других энциклопедий, словарей и справочников. Какой-нибудь единичный Сидоров. Или Розенблюм. Для них высшее наслаждение — увидеть в газете или журнале драгоценное сообщение, что первыми правильные ответы прислали Сидоров и Розенблюм. Но это кроссворды общего характера. А есть тематические: научные, на тему космоса, о природе, музыкальные, да мало ли! Вот тут я уже не выдерживаю конкуренции, Настенька, тут я начинаю отставать, и ты мне можешь помочь. Во-первых, куча кроссвордов появилась — как бы их назвать…

— Прикольные?

— Терпеть не могу жаргона! — сердито стиснул я ее талию — наказав за жаргон. — Юмористические, так скажем. И юмор какой-то, не знаю… Я таких слов и не слышал никогда.

— Отстал от жизни.

— Может быть. Недавно листал журнал, очень дорогой, за один просмотр тысячу берут, то ли «Спас», то ли «Влас»…

— «Стас». Музыкант такой есть: Стас Намин.

— Возможно. И вот кроссворды. На этот предмет и смотрел: мне же надо постоянно расширять поле деятельности. И понял, что с этим журналом я сотрудничать не могу. Например, музыкальный кроссворд. Предлагается — я запомнил — назвать имя подруги какого-то певца, которая была женой какого-то композитора, а до этого пела в ансамбле нынешнего мужа какой-то певицы…

— А фамилии, фамилии?

— Я не запомнил. Я не знаю никого. Там и названия каких-то рок-групп, и еще много чего. Мне не по зубам.

— Зря не купил. Может, у меня получилось бы. Что-что, а музыку я знаю. В смысле: современную.

— Никогда не говори: «в смысле». Это плебейское выражение.

— А я плебейка и есть. Мамка трамвайщица, дядька безработный. И безотцовщина я, к тому же.

— Ах ты, сиротинушка, — пожалел я — и качнул ее сильнее, чтобы посадить на колени. Но вместо этого встал, неловко столкнувшись с ее уже падающим телом, убрал руку с талии на ее плечо, потрепал и сказал:

— Душно, племянница Настасья Владимировна. Выйду я на улицу.

— Там еще душнее.

Боясь услышать в ее голосе что-то сам не знаю что, — но откуда? — я отодвинул по полу стул, чтобы он загромыхал ножками, я скомкал — чтоб шуршала — газету и бросил на стол, я вышел из дома.

Я сел у подъезда на лавке. Растерянный, потерянный, жалкий. Презирающий себя. За мысли свои, за желания свои, за то, что дал волю этим желаниям и за то, что не дал им воли.

Напротив сидели, говоря в час по восемь с половиной слов, две старухи и глухой старик. Впрочем, вторая старуха была тоже глуховата. Первая же, ровесница их, кажется, гордилась своим преимуществом хорошо слышать как доказательством своего здоровья, и вела беседу нарочно негромко.

— ………………………….. — рассудительно говорила она.

— А? — переспрашивала вторая старуха.

Первая старуха повторяла — с некоторой иронией и превосходством, которые скрыты были чистосердечной досадой, что ее не слышат; и — одновременно — сердобольностью по отношению к немощной соседке.

— А? — спрашивал в свою очередь старик. И теперь уже вторая старуха громко говорила ему в самое ухо, и он кивал.

Я читал и слышал, что есть люди, которые в иные моменты завидуют старости и хотят быть стариками. Но со мной это случилось впервые. Я именно позавидовал им: они не мучаются уже душой, а только организмом — от хворей старости. У них нет других желаний, кроме самых простых, связанных опять-таки с потребностями организма.