— Я устал от вас, — ответил я. — Вы смертельно надоели мне! Я не могу вас видеть! Мне завещали квартиру, в конце концов, — и я буду там жить. А вас никогда больше не увижу, не хочу, плюю на вас! (ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ ВЫ ИСПЫТЫВАЕТЕ НЕНАВИСТЬ К ЧЛЕНАМ СВОЕЙ СЕМЬИ, КОТОРЫХ ОБЫЧНО ЛЮБИТЕ). Я еще что-то хотел крикнуть, но задохнулся (У ВАС ЧАСТО БЫВАЮТ ПРИСТУПЫ УДУШЬЯ), что-то подступило к горлу, я бросился в туалет, склонился — и с испугом увидел, как изо рта льется алая жидкость (У ВАС БЫВАЛО КРОВОХАРКАНЬЕ ИЛИ РВОТА КРОВЬЮ). И будто что-то тяжелое и мягкое ударило по голове, я свалился на пол. (У ВАС ЧАСТО БЫВАЮТ ОБМОРОКИ).
Осторожно, держась подальше от стен и предметов, я вышел из квартиры. (ВЫ ОЧЕНЬ БОИТЕСЬ ЗМЕЙ!)
Я шел по середине улицы, внимательно глядя под ноги. (ВЫ ОЧЕНЬ БОИТЕСЬ ЗМЕЙ!)
Я так и продолжал идти — обозреваемыми местами — и дошел пешком до Солнечного. Войдя в квартиру, долго стоял на пороге, прислушивался и присматривался. Спал на столе посреди комнаты. (ВЫ ОЧЕНЬ БОИТЕСЬ ЗМЕЙ!).
ВЫ БОИТЕСЬ СОЙТИ С УМА.
Задыхаясь, чувствуя головокружение, боли в сердце, мучаясь тошнотой, рвотой и поносом и всеми мыслимыми и немыслимыми муками тела и души, я заклеивал черными полосками бумаги те утверждения анкеты, которых не хотел. Слова проступали сквозь бумагу, но я верил — это ненадолго. Это пройдет. Заклеил. Стал читать оставшееся. Сто раз подряд, тысячу раз подряд. ОБЫЧНО ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ЖИВЕТЕ НЕ НАПРАСНО. Уже лучше. Уже легче. Уже я могу… — но тут — сквозь бумагу, сквозь баррикады и плотины защищающегося ума:
ВЫ СЧИТАЕТЕ СЕБЯ ОБРЕЧЕННЫМ ЧЕЛОВЕКОМ!
Ничуть, ничуть! Наоборот:
ИНОГДА БЕЗ ПРИЧИНЫ (ИЛИ ДАЖЕ ПРИ НЕПРИЯТНОСТЯХ) У ВАС БЫВАЕТ ПРИПОДНЯТОЕ НАСТРОЕНИЕ, ЧУВСТВО РАДОСТИ!
Я понял, что затворничество мне и в самом деле грозит сумасшествием. Зачем я вцепился в эту анкету и пытаюсь ею — ее же — побить!? Она победит в любом случае. Я поступлю иначе, я побью и уничтожу ее жизнью! Поехал к своим. Был приветлив, ласков, разумен, они радовались мне. Пошел к Алексине. Она встретила меня — необычайно! Со слезами на глазах спрашивала, что со мной произошло, когда же мы будем жить вместе? Я плакал вместе с ней. (ВЫ СКЛОННЫ ПРИНИМАТЬ ВСЕ СЛИШКОМ БЛИЗКО К СЕРДЦУ). Мы очень хорошо провели время. Когда я уходил, Алексина, правда, начала вдруг сердиться и говорить странное: что это не она меня мучила, а я ее мучил всю жизнь, она бы давно вышла за меня замуж, если была бы уверена в моей любви к ней. Я усмехнулся. Она стала оскорблять меня, кричать, как базарная торговка. Я ушел. Я ушел — и тут же забыл все ее слова. (КОГДА ВАМ ЧТО-НИБУДЬ ГОВОРЯТ, ВЫ ЧАСТО ТУТ ЖЕ ЭТО ЗАБЫВАЕТЕ). Мне это понравилось.
Был у Ларисы. Она живет с человеком. Удалился без огорчения.
Был у Тамары. Не застал. Сел у двери на лестнице. Старуха вышла, что-то проворчала. Другая старуха поднималась. Эта не ворчала, а громко назвала меня пьяницей и посторонним, ругалась, стыдила. Я спокойно молчал. ВАМ БЕЗРАЗЛИЧНО, ЧТО О ВАС ДУМАЮТ ДРУГИЕ. И — дождался. Предложил Тамаре выпить, она гордо отказалась и согласилась.
Ушел от Тамары. Но один жить не могу. И со своими — не могу. Позвонил Татьяне, легко соврал, что попал в аварию и поэтому не давал о себе знать. Как поживает дочка Нина, пишет ли, звонит ли? Татьяна совсем другим голосом — по сравнению с тем, который был у нее при первом нашем свидании в присутствии Нины, сказала, что слышать и видеть меня не желает, равно как и всех прочих. Ладно. Позвонил Синицыной. Она даже обрадовалась.
— Не хотите ли равиолей?
— С удовольствием!
Кушали равиоли.
— Как мама?
— Умерла.
— Туда ей и дорога. Я хочу сказать: все там будем. Мир праху ее.
— Да.
— Значит; можем попробовать жить вместе?
— Можем….
Мы живем с Тамарой парой. С Синицыной, то есть. Я по-прежнему занимаюсь кроссвордами. Крестословицами. Я лучший Крестослов. Что есть, то есть. Что правда, то правда. А что ложь, то ложь.
Иногда работа не ладится. (ВАМ ТРУДНО НА ЧЕМ-НИБУДЬ СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ).
Иногда работаю запоем — сутками, неделями. (ВЫ БЫВАЕТЕ ОДЕРЖИМЫ РАБОТОЙ). К перепадам своих состояний и настроений я уже привык. Привыкла и Синицына, — да она и сама такова — без всякой анкеты.
Вот наш вечер.
Она приходит со службы, я — хмур. (У ВАС ЧАСТО БЫВАЮТ ПРИСТУПЫ БЕСПРИЧИННОЙ РАЗДРАЖИТЕЛЬНОСТИ).
— Добрый вечер, — говорит она, — ты еще не ужинал?
— Я бы с удовольствием, да жрать нечего.
— Извини, у нас сейчас много работы. Я не успеваю, — мягко говорит Синицына. Переодевается и вдруг кричит сердито:
— Уж картошки-то мог бы себе пожарить, да и мне заодно! Я с утра до вечера на работе, а ты сидишь дома!
— Не волнуйся, что ты, — успокаиваю ее, — я просто увлекся. Я ведь тоже работаю. Я хотел что-нибудь приготовить, но заработался.