Анхен и Мари. Прима-балерина

– Однако успешного завершения дела гарантировать не сможет никто. Всё зависит от суда, от многих обстоятельств.

Матушка села прямо и уставилась на этажерку с книгами.

– Самое главное, что такое возможно, сын мой. Мы должны попробовать. Это наш шанс вернуть себе положение в обществе, – сказала она и опустила руку ему на колено.

– Конечно, матушка. Поэтому я дал стряпчему команду готовить документы для прошения. А там, как Бог решит, так и будет! – сказал Иван Филаретович и накрыл руку матери свой рукой.

Матушка встала с кушетки, намереваясь уйти в свою опочивальню.

– Я сегодня объяснился с Анхен, – сказал он, останавливая её.

– Вот как? И что она? – спросила матушка, оборачиваясь.

– Беда, прямо. Прямо, форменное недоразумение. Не знаю, что и делать, – сказал Иван Филаретович грустно и затеребил лацкан пиджака.

– Что у Вас за манера такая появилась, молодой человек, недоговаривать, интриговать, мучить собеседника недомолвками? От кого понабрались дурных манер, я Вас спрашиваю? Я Вас такому не учила, – сказала она высокомерно.

Иван Филаретович встал и поцеловал ей руку.

– Простите великодушно. Анхен отказывается выходить за меня замуж. Вот и всё. Никакой интриги.

– В чём причина отказа? Не любит Вас? – спросила матушка, пытаясь поймать его взгляд.

– Говорит, что я сочиняю сказки, не верит моим словам о благородных поступках её матери. Ведь это же считается?

– Наверно, – туманно сказала матушка.

Он опять замолчал, обдумывая.

– Согласен, что история выглядит удивительной – жена придворного не раз спасала жизнь царю, в то время как сам придворный помогал его убивать.

– Ничего удивительного, – пожала плечами матушка. – Чего только не бывает в этом бренном мире.

Она взяла сына за плечи и слегка встряхнула его.

– Вы нюни-то не распускайте, Иван Филаретович. Всё будет хорошо! Помяните моё слово.

Под самым носом

В понедельник Анхен не опоздала на службу. Ну, почти. Пять минут не считается. Однако, войдя в кабинет, ей почудилось, что попала она в загробный мир. Тишина стояла могильная, лишь приглушённые крики уличных мальчишек доносились сквозь закрытое арочное окно. Да и сослуживцы сидели бледные, с тусклыми глазами и не шевелились.

– Доброе утро, господа, – сказала художница и направилась к себе.

– Вы сильно-то не рассиживайтесь. Езжайте сразу в Адмиралтейскую полицию. Езжайте, да, – глухо сказал господин Громыкин, не отрывая глаз от бумаг на столе.

– А что там? – спросила Анхен, остановившаяся на полпути до своего стола.

– Нашли мальчишку посыльного, – коротко объяснил господин Самолётов.

Он подошёл к ней, взял её за локоток, развернул к двери и вывел из кабинета. В коридоре остановился, выдохнул и прижался спиной к стене.

– Даже не представляете, как господин Орловский сегодня разнёс Фёдора Осиповича. Только клочки по закоулочкам летели.

– Да за что же? – спросила Анхен, округляя карие глаза. – Схватили мы убийцу. Что же ему ещё надобно?

– Улики и обвинение. Ладно, поедемте скорее. А то, не дай Бог, и нам перепадёт начальственного гнева, – сказал господин Самолётов, подталкивая её к лестнице.

Полицейский экипаж уже дожидался сыщиков, и рванул с места, едва они уселись и прикрыли за собой дверь кареты. Возница вмиг домчал их до полицейской части Адмиралтейского района Петербурга, где в одной из комнат сидел чумазый мальчик лет двенадцати.

– Ну, здравствуй, брат, – сказал господин Самолётов, войдя в комнату.

– И тебе не хворать, – хмыкнул мальчишка и приподнял козырёк видавшего вида картуза.

Анхен прошла к стулу у пыльного окна, села, вытащила блокнот и начала рисовать портрет посыльного. Курносый, щербатый, с фингалом под левым глазом, мальчишка смотрел на художницу подозрительно.

– А чего это она делает, а? – спросил он и сдвинул челюсть в сторону.

– Ничего. Нарисует тебя, любоваться твоим ликом вечерами станет, – сказал господин Самолётов. – Вместо иконы.

– Чего? – набычился мальчишка.

Анхен посмотрела на него и улыбнулась. Делопроизводитель же наклонился к сидящему и развернул его лицо к своему.

– Скажи-ка лучше вот что. Ты куда носил записку из Императорского театра?

– Чего? – повторил вопрос мальчишка.

– В минувший четверг видели тебя у театра, – сказал господин Самолётов и закивал. – Видели, да.

– А… Ты про записку балеринки что ли толкуешь? Так бы сразу и сказал. Носил, ага. Заплатила как следует деваха, я и отнёс. А чего не отнести-то, коли платят? – спросил посыльный и сдвинул картуз назад.

– Ну и мы заплатим, – сказал господин Самолётов и сунул ему монету в руку.

Мальчик приподнял её на свет, покрутил и довольный положил в карман широкого, не по размеру пиджака.

– К посольству отнёс, – сказал он и кивнул.

– К какому посольству? Кому отдал? – оживился господин Самолётов.

– Как к какому? К австрийскому, ясно дело, – опять хмыкнул мальчишка. – Лично в руки Максимилиану Шварцу. Так балеринка и сказала и денег дала. Не поскупилась, ага.

Господин Самолётов разогнулся, отошёл от посыльного и пригладил и без того идеальный пробор.

– Анна Николаевна, а помните ограбление квартиры госпожи Черникиной?