Анна

И все же кто-то сбивал затлевшую одежду. Кто-то смахивал обгоревшие волосы. И мне захотелось злорадно рассмеяться.

Это настроение передалось моему «духу». Она улыбнулась и легко спрыгнула на глиняный пол. Усилием воли я остановила расползающийся по тростниковой подстилке огонь. Теперь мне было доподлинно известно, как сложно на самом деле удержать стихию. Но я все время напоминала себе, чем обернется малейшая моя ошибка. И все же не была готова нести ответственность за столько жизней.

— Значит, ты не слышал о законах, вождь, — заговорила огненная женщина, сделав шаг к Арану. Ее голос был трескучим. Как звук, с которым пламя поедало дрова в костре.

На глиняном полу остались обгорелые следы от ее шагов.

— О, в-великий ог-гненный д-дух, — заикаясь заблеял вождь, согнувшись в поклоне. — Я в-виноват перед тобой.

— Это правда. Я разгневана и обижена твоими речами. Но… гневаюсь я не только за это, — так же спокойно, но оттого еще более жутко поправила его «дух». — Ты осквернил законы предков, духов, сами устои мира. Ты позарился на женщину, которая уже принадлежит мужчине. Приговорил к смерти невиновного.

— Он виновен, — возразил Аран. — Он украл наших женщин!

— Разве? А разве они не ушли от вас по доброй воле? Разве не покинули селение потому, что их приволокли сюда силой? Если бы женщине было здесь хорошо, она бы не ушла с чужаком.

Огненная девушка озвучивала мои мысли, выдавала мои доводы, но в ее исполнении, в реве пламени они доходили до мужчин лучше и быстрее.

— Если мы не будем приводить женщин силой — то вымрем, о великая, — упавшим голосом попытался оправдаться Аран. И мне даже стало его жаль. Столько боли, безнадежности и отчаяния было в этом признании собственной беспомощности.

— Не силой веди женщину в селение, — сжалилась «дух» над вождем. — Но дай ей уважение, заботу, любовь и голос. Дай ей имя, права и достоинство. Дай ей то, что она не получит, даже родившись в огромном замке с тысячей слуг. И она сама придет к тебе. Ко всем вам, — «дух» обернулась к присутствующим, уже опускающимся на колени. И у меня горло перехватило от торжественности момента. А Рейм как-то подозрительно покосился на меня. Очень подозреваю, что кто-то догадался, откуда растут ноги у этого духа. Но… плевать. — Слухи ползут по миру быстрее, чем ты думаешь, Аран. И если ты услышишь меня и сделаешь то, о чем я тебе говорю, то ваши дети не будут знать вашей беды.

Она закончила речь. Замерла. Ну и о нас с Реймом «не забыла», кивнув нам на прощанье, словно в знак уважения. А после легко ступила назад в очаг, вспыхнула напоследок языками пламени, выбросив в небо сноп искр, и исчезла.

И на этом начали таять мои последние силы. Ноги подкосились, я чуть было не упала, но Рейм придержал. Ровно настолько, чтобы не привлекать излишнего внимания.

— Потерпи чуть, — прошептал он мне на ухо. И уже Арану: — Что ты теперь скажешь, вождь? Неужели к тебе должны сойти боги, чтобы ты запомнил законы?

Не надо «богов»! Богов я уже не смогу…

— Вы свободны, — прогудело в ответ все еще ошарашенное. — Если пожелаете, вас примут как гостей. А утром отправитесь дальше. В землях сангров вас никто не тронет.

И хотелось бы согласиться и принять предложение. Но как-то мы уже и так нагостевались.

— Благодарю. Но мы и без того потеряли слишком много времени. Нас ждут, и лучше нам не задерживаться больше. Но прежде я все же хотел бы, чтобы нам вернули наши вещи. В первую очередь мою перевязь и сумку моей жены.

— Конечно, — все так же тихо и ошарашенно ответил Аран. — Рад буду снова видеть в наших землях избранных духами.

Звучало пафосно, очень многообещающе, но ни капли не искренне. От нас очень уж хотели избавиться. А кто против? Я уже просто не могла это слушать. Моя душа радовалась, что мы выпутались из этого всего. И даже без кровопролития.

На прощание нам выдали еще и лошадь. И какие-то припасы. Найрин догнала меня уже на окраине селения, вручила флягу с вином и пожелала хорошего пути. Ее глаза светились от радости. И пусть я валилась с ног от усталости, — у меня на душе тоже было тепло и радостно.

Мы покидали селение поспешно. Несмотря на то, как быстро и кардинально изменилось отношение к нам у местных жителей, уверенности, что все не повторится, не было. Потому мы с Реймом просто молча уходили в ночь, даже не оглядываясь.

Густой старый лес обступил нас сразу же, как только селение осталось позади. Приветствовал тихим шелестом листвы, уханьем совы, потрескиванием старых веток, в один момент отрезав от всего человеческого. Казалось, оглянись — и уже не увидишь огней, не ощутишь запаха дыма, а все, что случилось, останется просто воспоминанием. Даже задумаешься — было ли это на самом деле.

По мере того, как мы отдалялись от селения и уходили все дальше вглубь леса, — становилось все темнее. Если бы я не держалась за поводья, то точно бы потерялась. Не видно было ни зги уже. И где именно шел Рейм, я скорее угадывала, чем видела.