Анна Ахматова. Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

Бои, в которых участвовали уланы 2-й кавалерийской дивизии, были тяжелыми и кровопролитными. Особенно кровопролитной оказалась летняя кампания. «За два дня дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону, — писал Гумилев Анне Андреевне 16 июля 1915 года. — Здесь тоже непрерывный бой, но много пехоты, и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы… Здесь каждый день берут по нескольку сот пленных германцев, а уж убивают без счету. (…) Погода у нас неприятная: дни жаркие, ночи холодные, по временам проливные дожди. Да и работы много — вот уже 16 дней ни одной ночи не спали полностью, все урывками».

На фронте отрадой Гумилева стала переписка с Ларисой Рейснер. С высокой светлоглазой красавицей скандинавского типа он был знаком предположительно с начала 1914 года. Тогда же и произошло сближение, оскорбившее Ларису своей примитивной грубостью. Но на расстоянии Гумилев оказался более интересным и чутким. Во время войны развернулся их игривый роман — обмен пьесами и стихами, полный романтизма и нежности.

Под пулями Гумилев написал новую пьесу, «заказанную» ему Ларисой Рейснер (о Кортесе), она же отыскала и выслала ему необходимую для его темы книгу Прескотта «Завоевание Мексики».

Гумилев, называя ее Лери, Лера, вносил ее образ в сочиненные в те месяцы пьесы, писал теплые письма, восторженные стихи. Особенно ярко образ победной Лери Гумилев обрисовал в стихах.

В час моего ночного бреда
Ты возникаешь пред глазами —
Самофракийская Победа
С простертыми вперед руками.

Спугнув безмолвие ночное,

Рождает головокруженье
Твое крылатое, слепое,
Неудержимое стремленье…

Рейснер была моложе Гумилева на десять лет, ее чувства к Николаю Степановичу переполнялись юной восторженностью. Она писала ему на фронт: «И моя нежность — к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам — окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей, — стала творчеством. (…) Но будьте благословенны, Вы, Ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный. И будьте чище и лучше, чем прежде, потому что действительно есть Бог».

Стихотворение «Письмо» — ответ Гумилева Ларисе, создает ошеломляющую картину его фронтовой эпопеи.

Мне подали письмо в горящий бред траншеи,
Я не прочел его — и это так понятно:
Уже десятый день, не разгибая шеи,
Я превращал людей в гноящиеся пятна.

Потом, оставив дно оледенелой ямы,

Захвачен шествием необозримой тучи,
Я нес ослепший гнев, бессмысленно упрямый,
На белый серп огней и на плетень колючий.

Ученый и поэт, любивший песни Тассо,

Я, отвергавший жизнь во имя райской лени,
Учился потрошить измученное мясо,
Калечить черепа и разбивать колени.

Твое письмо со мной. Не тронуты печати.

Я не прочел его. И это так понятно.
Я — только мертвый штык ожесточенной рати,
И речь любви моей не смоет крови пятна.

В мае 1915 года Анна, подхваченная патриотизмом, написала знаменитую «Молитву».

В Царскосельском парке цвела ранняя сирень, белое облако покрывало вишни. Анна быстро шла к беседке, увлекая за собой Недоброво. Круглый шатер оплетали ветви еще едва зазеленевшего плюща.

— Присядьте, пожалуйста, а я встану в центре. — Она волновалась. Опустила веки, несколько секунд стояла, сосредотачиваясь, ломая пальцы. Начала тихо и торжественно, словно раскачивающийся колокол:

Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар —
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком светлых лучей…

Недоброво молчал долго и тяжело.

— Ну… Что, Николай Владимирович? Это моя «Молитва».

— Я знаю, вы верите в силу произнесенных слов, особенно предсказаний. Тем более молитв…

— Именно с этой верой я просила у Всевышнего победы в кровопролитной войне. — Анна закашлялась, отвернулась. Исхудалая, плечи дрожат, рука зажала искаженный рот. У Недоброво дрогнуло сердце. Принести в жертву это бренное тело — подвиг. Но погасить столь редкостный дар — кощунство!