Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Ко времени этой нашей сходки у всех ее участников давно сложились репутации, так что, к примеру, я наперед знал, что Битов будет говорить, что он не поклонник Ахматовой и художественно, а может, и морально ей противостоит. Но то, что он верен себе молодому и мы оба молодому Горбовскому, располагало меня к нему, не сообразуясь с тем, поклонник я его или нет. Я, со своей стороны, был верен собственному принципу, подхваченному мной тоже в молодые годы на ипподроме, где в ходу было присловье «порядок бьет класс». То есть лошадь более слабая, но хорошо подготовленная именно на сегодняшний заезд, может выиграть у сильнейшей. Со временем эти слова преобразовались у меня в «давность бьет содержание» – то есть заодно ты был когда-то с человеком или расходился с ним в оценках людей и событий, сам факт вашего знания друг друга в продолжение долгого срока становится важней тогдашнего заединства или расхождений.

Больше того, совместное хотя бы и не отмечавшееся ни умом, ни чувствами состаривание растворяло, если какое и сохранялось, противоречие, добавляло минувшему теплоты, умиляло. На пути из Москвы мы с Городницким оказались в одном купе, и его первые слова своей неожиданностью произвели на меня впечатление. Он спросил, не взял ли я случайно с собой аппарата Рива Роччи. Измеряющего артериальное давление. А то он чувствует, что у него повышенное, но свой не захватил. Я не был настолько продвинут. Он сказал, что попробует определить огрубленные показатели, и обхватил запястье левой руки пальцами правой. В этот момент в купе зашел Жуков с бутылкой «Реми Мартен». Она должна была скрасить нам ночь. Жуков сказал, что занес такую же Киму, но тот мрачно отказался: он только что перенес обширный инфаркт, израильская медицина его еле вытащила, и он ни-ни. Минуты через три появился Ким и в недоумении, смешанном с неодобрением, спросил: «Так вы где? Я же вас жду». Мы перешли в его купе, и последствия инфаркта, так же как возможной гипертонической атаки, были сняты коньячным домом «Реми Мартена».

Я вспомнил эти малозначащие эпизоды и привел их здесь в надежде передать неформальность взаимоотношений внутри группки тех, кто выходил в Комарове на сцену. То, что площадка, с которой они выступали, сколько-то возвышалась над сидевшими внизу и тем самым одних от других отделяла, легко могло превратить происходящее в «концерт», в что-то производимое на публику и так публикой и воспринимаемое. А наша цель была только посильное участие в дне рождения Ахматовой, какое ни есть приношение ей. Главное что не официальное – и с дощатой платформы, и с земли. Par terre по-французски.

2008

Много лет тому назад я прочитал фразу, сказанную джазменом, трубачом, певцом, легендой джаза Луи Армстронгом: «Сперва я думал, что людям нужна песня, но скоро понял, что им нужен спектакль». Я привел эти слова в «Рассказах о Анне Ахматовой» в связи с ее оценкой одного обсуждавшегося в нашем с ней разговоре стихотворения – «в этих стихах есть песня». Песня как одно из непременных и непреложных свойств поэзии. Но сейчас противопоставление песни спектаклю пришло на ум потому, что я вспомнил, как читала стихи Ахматова. А вспомнил потому, что на всех наших комаровских встречах, приуроченных к дню ее рождения, чтение стихов было центральным пунктом, занимало времени больше, чем все прочее, звучало ожидаемо и органично.

В одной из книг Надежды Мандельштам есть глава под названием «Два полюса». В ней автор упрекает Ахматову в том, что она предлагает образ «поэта на сцене». Имеется в виду стихотворение «Читатель». Действительно, утверждение Осипа Мандельштама об актере как «профессии, противоположной» поэту всецело разделялось Ахматовой. «Эстрадничество» 1950–1960-х годов неизменно вызывало у нее порицание, слово «эстрадник» носило пренебрежительный оттенок. И тем не менее в «Читателе», датированном 1959 годом, изображен именно поэт-актер: