Анна Австрийская. Первая любовь королевы

— Берегитесь, господа! Если вы ночные грабители, то мой кошелек пуст; если вы дворяне, заметьте, что у меня нет шпаги.

Он раскрыл свой плащ.

— Как я рад вас видеть! — вдруг вскричал де Монморанси с искренней радостью.

— Что вы говорите, Генрих? — вскричал изумленный молодой принц.

— Я не стану говорить вам, чтобы вы не боялись, господин де Поанти, — продолжал герцог, — я знаю, что боязнь вам неизвестна. Я напомню только вам мое имя, чтобы вы не сомневались, что находитесь с друзьями.

— А я свое, — прибавил граф де Морэ, — потому что я не забыл нашей первой встречи и какой славный дали вы урок негодяям Лафейма.

— Монморанси.

— Морэ.

Поанти поклонился.

— Господа, — сказал он, — вы несказанно радуете меня. Я думал, что попал в руки людей, принадлежащих его преосвященству.

— К счастью, вы ошиблись.

— К счастью, монсеньор, потому что если раз выберешься здрав и невредим из его когтей, то я думаю, неблагоразумно попасть в них опять только для того, чтобы иметь удовольствие выпутываться во второй раз.

Герцог Анжуйский ничего не говорил. Он смотрел на Поанти. Он смотрел на него довольно неприязненно, как естественно было смотреть на человека, выходящего от той женщины, к которой отправлялись мы сами. А когда еще подобная неприятность случится с принцем крови, то понятно, что глаза его не выражают удовольствия. Поанти же вовсе не занимался его королевским высочеством. Он даже забыл о присутствии третьего лица. Для него было достаточно найти Монморанси и Морэ в ту минуту, когда он так мало этого ожидал.

— Итак, вы его знаете? — сказал герцог Анжуйский с некоторой холодностью в голосе, которая была тем заметнее, что она была наименее свойственна ему. Герцог Анжуйский или из робости, которую он сохранял всю свою жизнь, или по естественному малодушию, не оставлявшему его до самой смерти, никогда не сердился в глаза на тех, на кого он был более сердит. Он всегда держал сторону сильного. Некоторые историки уверяют, что эту робость, это малодушие можно бы назвать другим именем: низостью.

Монморанси, знавший принца наизусть, уловил оттенок гнева и угрозы, заключавшийся в его словах.

— Да, ваше высочество, — сказал он серьезно, — барон де Поанти — тот пленник, которого мы с Морэ старались сегодня вечером освободить.

— Мы очень уважаем барона де Поанти, — подтвердил граф де Морэ.

Гастон тотчас переменил тон.

— Должно быть, вы принимаете в нем сильное участие, — сказал он, — если подвергались таким опасностям, чтобы освободить, его. Этого для меня достаточно, я тоже приму в нем сильное участие.

— Поблагодарите его высочество, барон де Поанти, — сказал герцог де Монморанси изумленному молодому человеку. — Вы имеете честь находиться в присутствии герцога Анжуйского, брата его величества.

Поанти почтительно снял шляпу, низко поклонился и пролепетал несколько слов, без сомнения очень умных, но которых никто не слышал.

Его королевское высочество остался очень доволен, может быть, именно поэтому.

— Пойдемте, господа, — сказал он, — барон де Поанти только что бежал, и он, конечно, не желает, чтобы его поймали возле нас в случае, если бы приметили его побег. Ваше покушение, Генрих и Морэ, освободить пленника, который сам себя освободил, могут узнать. И мне, хотя я брат короля, неприятно было бы объяснять кардиналу причину моего присутствия в этот час почти под окнами его племянницы. Я должен еще попросить барона де Поанти дать мне несколько объяснений; но он может дать их мне не здесь. Пойдемте, господа.

Может быть, никогда в жизни молодой принц не говорил так умно, поэтому все поспешили следовать за ним. Когда отошли от улицы Гарансьер на такое расстояние, что нечего было бояться, Поанти первый прервал молчание.

— Монсеньор, — сказал он герцогу де Монморанси, — вы и граф де Морэ наложили на меня долг признательности, который я не в состоянии буду заплатить всю жизнь.

— Не будем говорить об этом, — ответил герцог, — стараясь вас освободить, я исполнил мой долг. Не расспрашивайте меня. Я не могу сказать вам более.

Поанти поклонился.

— Я сожалею только об одном, — прибавил герцог, — что нам не удалось, и, следовательно, мы не имеем никакой заслуги.

— Все это очень хорошо, — заметил молодой принц, — но если барон де Поанти не должен вас расспрашивать, то я, напротив, должен расспросить его. Милостивый государь, — обратился он к Поанти, — я очень был бы рад узнать, с какими подробностями совершился ваш побег, особенно о тех средствах, какие употребили вы, чтобы уговорить саму герцогиню де Комбалэ проводить вас до дверей.

Поанти колебался. Ответ был затруднителен. В побеге Капитана Десять было много такого, что известно нам, но чего, конечно, ему не хотелось сообщать. Но отказаться отвечать было, может быть, еще труднее. Нельзя идти прямо наперекор брату короля, особенно такому маленькому человеку, как барон де Поанти. Монморанси и Морэ с тактом знатных вельмож тотчас поняли всю щекотливость положения молодого человека.

— Монсеньор, — мужественно сказал Морэ, — о некоторых вещах мужчина не должен говорить.