Анна Болейн. Страсть короля

– Кардинал просил папу отлучить меня от Церкви и наложить интердикт на Англию, если я не оставлю вас и не буду обращаться с Екатериной с должным уважением.

Гнев Анны был непритворным.

– Теперь вы видите, каков он! Гнуснейший из предателей. Когда я думаю о годах, которые мы из-за него потратили без толку и какая пошла обо мне слава… – Анна уже плакала. – Честно говоря, я так больше не могу. Я устала и часто думаю, что было бы лучше покончить со всем этим. Тогда мы оба смогли бы устроить свои жизни.

Генрих тоже плакал:

– Дорогая, прошу вас, не говорите, что оставите меня!

– Вы не представляете, каково мне, – всхлипывала она. – Весь свет думает, что я сплю с вами, а некоторые даже убеждены, что я нарожала вам бастардов. Моя репутация разрушена благодаря Уолси и этому жалкому Клименту. Как, по-вашему, я себя при этом чувствую? Уолси должен заплатить за свои козни! Вам следует арестовать его.

– Но я не могу этого сделать! – воскликнул Генрих, вытирая глаза и приходя в себя. – Письмо, о котором говорил врач, невозможно найти, а без него процесс против кардинала не начать. Я бы сделал для вас все, Анна, но преследовать Уолси без доказательств вины противно моей чести и справедливости.

– Разве слов одного человека не достаточно? – в отчаянии крикнула она. – Людей обезглавливали на основании показаний свидетелей.

– Их было больше, чем мы имеем в данном случае, – возразил Генрих.

Анна не могла больше давить на него. Она проиграла, но завтра будет новый день.

– Простите меня, если я не сдержалась. Все потому, что мне больно думать, как вас обманули и предали.

– Вы не понимаете, как растравляете мою рану, Анна, – сказал Генрих.

Анна шла по Уайтхоллу следом за Норрисом в апартаменты короля, не ожидая, что ее примут. Генрих простил Уолси! О чем он думает?

– Вам следовало вместо этого арестовать его! – крикнула она, укоряя Генриха за безрассудство, однако тот остался неколебим как скала.

– Вы ведь не хотите, чтобы от моего имени вершилась несправедливость? – с вызовом спросил он.

– Вы не должны демонстрировать такую благосклонность к нему! – бросила она в ответ. И все продолжалось в том же духе, шло по порочному кругу: он – ей, она – ему, отчего у Анны оставалось ощущение усталости и разбитости.

Она больше не могла держать под контролем ни свои страхи, ни вспышки гнева и жила в постоянной тревоге: вдруг Генрих вернет назад Уолси, а тот, зная о ее враждебности, постарается устранить недоброжелательницу. Анна понимала, что доводит Генриха до крайних пределов терпения, но не могла придержать язык. Войдя однажды в личные покои короля, она застала его за разговором с сэром Джоном Расселом, придворным, за плечами которого была блестящая карьера, и услышала, как собеседник побуждает Генриха проявить доброту к кардиналу:

– Он прекрасный государственный деятель, сир, и никто не служил вам более верно, даже если он не сумел довести до конца ваше…

– Сэр Джон, – прервала его Анна, – меня удивляет, что вы хвалите в глаза королю человека, обвиненного в таком количестве нанесенных его милости обид и оскорблений. Прощение не означает, что о них забыли.

Ждать ответа изумленного сэра Джона Анна не стала. Прекрасно сознавая, что Генрих сверкает на нее взглядом, она удалилась и поклялась себе, что больше никогда не заговорит с сэром Джоном.

Однако Генрих пошел за ней.

– Анна, я вас очень люблю, но не позволю третировать моих джентльменов, – с укором произнес он; стоявшие рядом придворные ухмыльнулись. – И да, прощение не означает, что совершенные человеком проступки забыты – мною, ибо в данном случае значение имеет мое мнение.

– Тогда я тоже прошу у вашей милости прощения, – едко проговорила Анна, сделала изысканный реверанс и пошла прочь, прежде чем он успел сказать что-нибудь еще.

Разумеется, Генрих явился к ней, как только смог, весь раскаяние и испуг: вдруг она снова начнет грозить, что бросит, – и Анна грациозно приняла его извинения. Как обычно, после ссоры Генрих был более страстен, чем когда-либо, поэтому она позволила ему поцеловать и приласкать себя.

Анну беспокоило, что она так легко срывается и дает волю языку, но сдержаться не могла. Казалось, она все время борется с демонами. И главным из них сейчас был Уолси.

Перебранки продолжались, подпитываемые нежеланием Генриха прибегнуть к помощи трактата Кранмера, который уже был завершен. Вскоре наступила весна, за ней пришло лето, а король все колебался: ему не хотелось совершать последний отчаянный рывок, способный привести к разрыву с Римом. Сколько Анна ни подталкивала его, сколько ни изводила капризами и придирками, сдвинуть короля с мертвой точки не удавалось.

– Вы были так одушевлены предложенным Кранмером решением, – напомнила она Генриху.

– Да, но я думаю о том, какие могут быть последствия, если я встану на этот курс. Сейчас я собираюсь приказать своим лордам, духовным и светским, чтобы они обратились в Рим с прошением о решении дела в мою пользу.