Анна Болейн. Страсть короля

Его слова ужаснули Анну. Неужели рядом с ней тот человек, который восстал против всего христианского мира, чтобы получить ее? Они поженились всего шесть месяцев назад, и он уже ей неверен. И он ждет, что она будет достойно хранить молчание! Ну что ж, она замолчит. У дверей Анна сделал реверанс и удалилась в свои покои. Генрих за ней не последовал.

По прибытии в Гринвич между супругами сохранялось напряженное затишье. Анна затворилась в своих апартаментах, чтобы ждать рождения ребенка.

Генрих немного оттаял. На барке, которая везла их из Хэмптон-Корта, он сказал Анне, что устроит живую картину и турнир, чтобы отпраздновать появление на свет наследника, а утром, перед тем как она скрылась с людских глаз, поцеловал ее в первый раз после их размолвки.

– Я приду навестить вас и буду постоянно молиться Господу, чтобы тот даровал вам счастливое разрешение от бремени, – сказал он.

Анна почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Это должно было происходить не так.

– Все будет хорошо, – подбодрил ее Генрих.

– Что вы будете делать, пока я нахожусь в уединении? – спросила она.

– Буду охотиться в округе. Я не уеду далеко. Хотел сказать вам, что уже подготовил письма к дворянам с сообщением о рождении принца.

Анна предпочла бы, чтобы он с этим повременил. Зачем искушать Судьбу?

– Анна… – Король тронул ее за подбородок. – Я люблю вас. Не забывайте об этом.

На сердце сразу полегчало, и она вместе со всем своим двором пошла на мессу. После этого Анну торжественно проводили в приемный зал, где она сидела под королевским балдахином и ей подали вино со специями и пирожные. Затем камергер Анны попросил, чтобы все молились за благополучный исход родов. Прозвучал трубный глас, и Анна прошла в свою гостиную и дальше – в спальню, Палату Дев, как ее называли, потому что стены здесь были увешаны гобеленами с изображением святой Урсулы и двенадцати тысяч девственниц. Тут, затмевая собой все, стояла огромная французская кровать. Анна с удовольствием опустилась на нее, пока дамы задергивали дверь тяжелой шторой. Большинство из них были назначены исполнять разные придворные должности, так как ни один мужчина, за исключением короля и духовника Анны, не должен входить в покои королевы, пока она пребывает в уединении.

Вместе с изысканной пищей и всем прочим, чего желала фантазия Анны, они приносили ей и последние сплетни. Герцог Саффолк в свои почти пятьдесят собирался жениться на четырнадцатилетней девушке, с которой был помолвлен его сын! Анна хохотала в голос, когда услышала имя невесты – Кейт Уиллоуби, единственная дочь самой верной подруги вдовствующей принцессы, этой драконши леди Уиллоуби! Стоило ожидать, что этот брак станет настоящим фейерверком, ведь Саффолк издавна поддерживал короля…

Рано утром семнадцатого сентября у Анны начались роды. Послали за повитухой. Все идет хорошо, заявила та, даже когда схватки превратились в невыносимую муку с краткими передышками. Казалось, это тянется много часов, но около трех пополудни, когда Анна уже подумала, что больше не вынесет, повитуха сказала, что ребенок выходит.

– Прижмите подбородок к груди, ваша милость, дышите глубоко и тужьтесь!

Анна тужилась, тужилась и тужилась. Родовые муки – верное название!

– Я вижу головку! – воскликнула акушерка. – Теперь уже недолго!

Стоявшие вокруг кровати дамы всячески подбадривали Анну. Она снова напряглась и почувствовала, как между ног проскользнул ребенок. Наступила тишина – потом раздался громкий плач.

Девочка. Анна была убита, сломлена разочарованием и страхом, что скажет Генрих. Он так уверился в предсказаниях докторов и астрологов, которые пророчили появление на свет мальчика. Только Уильям Гловер узрел правду.

Возложит ли Генрих вину за это на нее? Станет ли считать рождение дочери знаком неудовольствия Божьего?

Послали за королем. Анна лежала в напряжении на гигантской кровати, вымытая, освеженная, переодетая в чистую батистовую рубашку с красиво расшитой горловиной, и в страхе ждала появления Генриха. Рядом – в просторной позолоченной колыбели, украшенной гербами Англии, лежал спеленутый младенец, накрытый мантией из алого бархата и в атласном чепчике на головке. Анна один раз взяла малышку на руки, удивляясь, какая она крошечная. А опустив взгляд, увидела рыжие тюдоровские волосики, римский нос Генриха и свои собственные узкое личико и заостренный подбородок. Лицо казалось старым для такого юного создания.

– Девочка сильная и здоровая, – сказала повитуха.

Все женщины нахваливали ребенка, говорили, что ее благополучное появление на свет предсказывает длинную череду сыновей. А кормилица радостно восклицала, ах, как быстро ухватилась малышка за грудь и начала сосать. Анна чувствовала какую-то странную отчужденность. Она слышала, что матери испытывают лихорадочную любовь к своим новорожденным детям. С ней этого не произошло. Или была слишком разочарована, слишком охвачена ощущением краха всех надежд? Маленькое создание, лежавшее в колыбели, будет постоянным напоминанием об этом.