Анна Фаер (СИ)

- Ни черта тебе ни приятно! – вырвалось у меня.

Иногда мои слова значительно опережают мысли. И я бы не сказала, что это плохо. Это хорошо потому, что я говорю исключительно то, что думаю. Вот только последствия таких внезапных мыслей вслух бывают разными.

- Я тебя чертовски удивил, не забывай про это,- сказал он, глядя мне прямо в глаза,- И ещё ты очень импульсивная и нервная. Делай с этим что-нибудь.

И он ушёл. Ушёл прямо в соседний с моим дом.

Я стояла на месте и пялилась в металлическую дверь. Я бы так и стояла, если бы не Дима.

- Он это точно подметил.

- Что именно? Что я импульсивная? И нервная?

- Нет. Я о другом. Он тебя чертовски удивил.

- Ты, что? Ничего не понял?! – я схватила Диму за руки. – Разве ты не понял?

- Что?

Я не ответила. Он должен сам дойти.

Дима, в какой уже раз за этот день, закатил глаза.

- Кажется, я знаю, о чём ты. Но я могу и ошибаться, - медленно произнёс он.

- Ну?

- У него красивые зелёные глаза.

-Что значит «красивые зелёные глаза»? Это что-то большее! Они изумрудные, понимаешь? Ты когда-нибудь видел таких людей?

- Однажды, когда я был маленьким…

- Я уже тысячу раз слышала эту историю,- я круто развернулась. – Пока.

Будто бы мне хочется слушать историю о том, как он однажды испугался в детстве дедушку с зелёными глазами. Да, Дима испугался когда-то дедушку с зелёными глазами. Он ведь не знал в детстве, что такое бывает. Представьте себе, он подумал, что тот дедушка – вампир.

Я улыбнулась этой мысли, и вернулась к стоящему на месте Диме.

- Пока,- сказала я уже не зло, а спокойно.

- Пока,- у него на лице появились две весёлые ямочки.

Дома, когда я пришла, за столом уже сидели родители. Я вихрем влетела на кухню, схватила что-то перекусить и стала забрасывать родителей вопросами о том, что они знают о новых соседях.

И как этим людям можно вообще доверять?! Они знали о том, что дом продали, уже почти месяц, но не удосужились мне рассказать, представляете? Хотя ничего кроме этого они больше не знают. Папа рассказывал, как он перекинулся с соседом парой слов, но мне это неинтересно. Тогда я спросила зелёные ли глаза, у нашего соседа. Папа удивился вопросу, и сказал, что нет.

Ага! Макс этот сам по себе родился зеленоглазым! Потом я вспомнила о том, что, возможно, его мама с зелёными глазами и разочаровалась в своей теории. Я засиделась на кухне, рассказывая родителям про наших новых соседей. Разумеется, я рассказывала, утаив всё самое интересное. Что же поделать, если так вышло, что я постоянно выставляла себя сегодня в смешном свете. И Дима хорош! Он ведь был просто обязан что-нибудь предпринять!

Зевнув раз с десять, я решила, что лучше не спорить с организмом, и пошла к себе в комнату. Там я впервые за долгое время задёрнула шторы, когда переодевалась в пижаму. Знаете, мои окна выходят прямо на соседские. То есть это соседские окна выходят прямо на мои. Ну, да это не важно, важно то, что в соседских окнах теперь весело горит свет. Я не помню, когда там в последний раз горел свет. Наверное, я тогда была очень маленькой. Хоть убейте – не помню!

Я переоделась, и не было смысла снова открывать шторы, ведь над городом уже весело чёрное покрывало ночи, но я со звоном на карнизе резко развела шторы. Я не только развела шторы, я ещё и окно открыла. В лицо мне дунул приятный ночной ветерок, и я, положив голову на руки, стала смотреть в соседское окно. Неприлично, не спорю. Но я просто не могла не смотреть.

Из приоткрытого окна, которое было совершенно рядом с моим, доносились звуки гитары и наиприятнейшего тенора. Но это что! Дом долго пустовал, поэтому там даже занавесок не было. И мне всё было видно просто прекрасно.

Да, я слушала незатейливую красивую песню и смотрела на то, как Макс, ловко перебирает струны гитары, сидя на кровати. Я могла бы смотреть на его изумрудные глаза, так удивившие меня, могла бы смотреть на голый торс (он сидел абсолютно без майки), но я не сводила глаз с пальцев, перебирающих струны. Я наблюдала за ними и думала о том, что мой сосед не так уж и плох. Стоит парню взять в руки гитару, и он сразу же становится во всех отношениях чуть лучше.

А в ночной тишине, прямо в моё окно влетали слова песни. И я знала, что песни этой не существует. В смысле, никто, кроме этого нахала и меня, её не знает. Никто её не слушает и никто её не слушал раньше. Я, возможно, первая, кто услышал его песню.

Я устроила поудобнее голову, на своих мягких руках, и закрыла глаза. Мне стало жаль Макса Раймона. Ему сейчас очень плохо, в этом я уверена. Люди поют от тоски. И холст с красками от тоски в руки берут. Из-за этого и стихи писать начинают. Искусством занимаются от тоски.

Я сидела, облокотившись на подоконник, и медленно качала головой в такт приятной мелодии. Где-то рядом бегали по струнам ловкие пальцы обнажённого по пояс приятного вида парня, а я сидела с закрытыми глазами и наслаждалась звоном струн и лёгким дрожанием голоса.

А в ночной тишине, мягко неслись слова:

Я стану ветром,

Стану морем,

Я стану камнем у прибоя,

Но, знай, я буду всегда

Рядом с тобою.