Анна и французский поцелуй (ЛП)

Ночь чудесна. Париж переливается желто-зелено-оранжевыми огнями. Теплый воздух разносит веселую болтовню прохожих и звон бокалов в ресторанах. Сент-Клер оживляет прогулку и описывает самые ужасные аспекты биографии Распутина, которую он закончил сегодня днем.

— И вот на обеде другие русские дают ему дозу цианида, которая способна уложить пять взрослых мужчин, и что? Ничего не происходит, поэтому запасной план — ему стреляют в спину с револьвера. Но он все равно жив. Фактически, у Распутина хватает сил, чтобы попытаться задушить убийцу, и в него стреляют еще три раза. И ему все еще хватает сил встать! Поэтому его бьют до кровавого месива, заворачивают в простыню и бросают в ледяную реку. Но ты только послушай…

Его глаза сияют. Такой же взгляд я вижу, когда мама рассказывает о черепахах, а Бридж — о тарелках.

— Во время вскрытия обнаружили, что фактической причиной смерти стала гипотермия. Его убила река! Не яд, пули или кулаки, а мать-природа. Так еще и руки его были заморожены в вертикальном положении, а значит, он пытался выбраться из-подо льда.

— Что? Нет...

Перед табличкой магазина с выгравированными золотыми буквами фотографируются немецкие туристы. Мы быстро пробегаем мимо, чтобы не испортить кадр.

— Но это еще не всё, — продолжает Сент-Клер. — Когда его тело кремировали, он сел. Нет, правда! Видимо, товарищ, который готовил тело, забыл разрезать сухожилия, и они сжались, когда труп загорелся…

Я одобрительно киваю.

— Гадость, но круто. Продолжай.

— …тело и ноги согнулись, но все же. — Сент-Клер торжествующе улыбается. — Все сошли с ума, когда это увидели².

— И кто утверждает, что история скучная? — Я улыбаюсь в ответ, и всё прекрасно. Почти. Поскольку в этот момент, мы пересекаем порог США, и теперь я дальше от школы, чем когда-либо. Моя улыбка дрожит, и я возвращаюсь к своему естественному состоянию, нервозному и странному.

— Знаешь что, спасибо. Остальные всегда перебивают меня прежде… — Он замечает изменение в моем поведении и останавливается. — С тобой всё хорошо?

— Нормально.

— Да? Тебя когда-нибудь говорили, что ты ужасная лгунья? Ужасная. Худшая из всех.

— Просто… — я колеблюсь из-за смущения.

— Да-а-а-а?

— Париж такой... чужой. — Я борюсь за правильное слово. — Пугающий.

— Неа, — тут же отмахивается Сент-Клер.

— Тебе легко говорить. — Мы обходим величественного джентльмена, который наклонился взять на руки свою собачку, бассет-хаунда с отвисшим животом. Дедушка предупредил меня, что на тротуарах Парижа полно собачьих мин, но до сих пор они мне не попадались.

— Ты знаком с Парижем всю жизнь, — продолжаю я. — Свободно говоришь на французском, одеваешься как европеец...

— Что, прости?

— Ну, ты знаешь. Хорошая одежда, хорошая обувь.

Он поднимает левую ногу, обутую во что-то потертое и громоздкое.

— Типо этого?

— Ну, нет. Но ты не ходишь в кроссовках. А я белая ворона. Не говорю на французском языке, боюсь метро и должна, вероятно, ходить на каблуках, но я ненавижу каблуки…

— Я рад, что ты не ходишь на каблуках, — прерывает меня Сент-Клер. — Тогда ты была выше меня.

— А я и так выше.

— Едва.

— Пожалуйста. У нас три дюйма разницы. И ты в ботинках.

Он толкает меня плечом, и я выдавливаю из себя улыбку.

— Расслабься, — говорит он. — Ты со мной. Я фактически француз.

— Ты англичан.

Он усмехается.

— Я американец.

— Американец с английским акцентом. Двойной повод для французской ненависти?

Сент-Клер закатывает глаза.

— Прекрати слушать стереотипы и начни формировать свои собственные мнения.

— Я не стереотипирую.

— Правда? Тогда, пожалуйста, просвети меня. — Он указывает на ноги девочки, идущей перед нами. Она треплется на французском по сотовому. — Что это на ней?

— Кроссовки, — бормочу я.

— Как интересно. А те джентльмены на той стороне тротуара. Может объяснишь, что это у левого? Что за специфические изобретения привязаны к его ногам?

Естественно, кроссовки.

— Но, эй! Видишь того парня? — Я киваю на мужчину в джинсовых шортах и футболке с надписью «Будвайзер». — Только мне очевидно?

Сент-Клер искоса смотрит на незнакомца.

— Очевидно, что? Облысение? Избыточный вес? Отсутствие вкуса?

— Он американец.

Сент-Клер мелодраматически вздыхает.

— Честно, Анна. Ты должна это перебороть.

— Я просто не хочу никого оскорблять. Я слышала, французы очень обидчивые.

— Сейчас ты никого не оскорбляешь, кроме меня.

— Что насчет неё? — Я указываю на женщину средних лет в шортах хаки, с фотоаппаратом на поясе и в трикотажном топе со звездами и полосами. Она отчаянно спорит с мужчиной в панаме. Вероятно, муж.

— Абсолютно оскорбительно.

— Разве я не настолько же бросаюсь в глаза?

— Учитывая, что на ней американский флаг, я рискну ответить нет. — Он кусает большой ноготь. — Послушай. Кажется, я знаю, как решить твою проблему, но ты должна подождать. Просто обещай, что больше не будешь просить меня сравнить тебя с пятидесятилетними женщинами, и я обо всем позабочусь.

— Как? С чем? С французским паспортом?

Он фыркает.

— Я не говорил, что сделаю тебя француженкой. — Я открываю рот, чтобы заспорить, но он не дает мне вставит и слова. – По рукам?