Анна и французский поцелуй

– Голова Сент-Клэра забита совсем другим. Его интересуют исключительно учебники по истории размером с энциклопедию, – вклинивается в разговор Мередит. – Поэтому выманить из комнаты его крайне тяжело.

– Поэтому там вечно торчит Элли, – сухо замечает Рашми.

– Кто бы говорил! – Сент-Клэр кивает в сторону Джоша. – Особенно если вспомнить… Анри.

– Анри! – повторяет Мередит, и оба смеются.

– Один-единственный чертов день, но ты никогда не устанешь мне о нем напоминать. – Рашми косится на Джоша, но тот занят пастой.

– Кто такой Ан-ри? – Я пытаюсь правильно произнести имя.

– Один экскурсовод, с которым мы познакомились на втором курсе, во время поездки в Версаль, – отвечает Сент-Клэр. – Маленький, тощий заморыш, но Рашми бросила нас в Зеркальной галерее и побежала к нему…

– Ничего подобного! – Рашми в возмущении всплескивает руками.

Мередит качает головой:

– Они обжимались весь день. На глазах у всех.

– Вся школа два часа ждала их в автобусе из-за того, что Рашми забыла, в какое время мы уезжаем, – добавляет Сент-Клэр.

– И вовсе не два часа… – не сдается Рашми.

– Профессор Хансон в конце концов обнаружил ее под каким-то кустом в саду, и вся шея у нее была в следах от укусов, – заканчивает Мередит.

– В следах от укусов! – прыскает Сент-Клэр.

Рашми фыркает:

– Заткнись, Английский язычок.

– А?

– Английский язычок, – смеется девушка. – Так мы стали называть тебя после того захватывающего представления, которое вы с Элли устроили на уличной ярмарке прошлой весной.

Сент-Клэр пытается протестовать, но смех получается неестественно громким. Мередит и Рашми прекращают перебранку, но… Я уже потеряла нить разговора. Я думаю о том, как теперь целуется Мэтт. И возможно ли, что, попрактиковавшись, он стал целоваться лучше? Может, это из-за меня он так плохо целовался?

О нет.

Я плохо целуюсь. Наверняка дело во мне.

Однажды мне вручат статуэтку в форме губ, на которой будет выгравировано: «Худшая в мире девушка для поцелуев». И Мэтт скажет речь о том, как, доведенный до отчаяния, начал встречаться со мной, холодной и неприступной. И в итоге лишь зря потратил время, не подозревая, что все эти дни по нему сохла вполне доступная Черри Миликен. А что она доступная – знают все.

О боже! Неужели Тоф тоже считает, что я плохо целуюсь?

Это было всего один раз. В последнюю перед отлетом во Францию смену в летнем лагере. Время тянулось медленно, и мы почти весь вечер просидели в лобби одни. К тому же это была наша последняя встреча перед расставанием. На целых четыре месяца. Возможно, нам казалось, что это наш последний шанс. Как бы то ни было, мы вели себя безрассудно. Отчаянно храбро. Флиртовали весь вечер напролет, и к тому моменту, когда нужно было возвращаться домой, мы уже не могли разойтись просто так. Поэтому… мы продолжили разговор.

А потом Тоф признался, что будет по мне скучать.

И поцеловал меня.

А потом я ушла.

– Анна? С тобой все в порядке? – спрашивает меня кто-то из друзей.

Все за столом смотрят на меня.

Не плачь. Не плачь. Не плачь.

– Мм… А где здесь туалет?

Туалет – моя любимая отговорка в любой ситуации. Стоит о нем упомянуть, и все расспросы тут же прекращаются.

– Туалеты дальше по коридору. – Сент-Клэр смотрит на меня с недоверием, но не отваживается задать вопрос. Возможно, он боится, что я начну рассказывать про впитывающие способности тампонов или упомяну страшное слово на букву «М».

Остаток ланча я просиживаю в туалете. И до боли скучаю по дому. Голова гудит, живот крутит, все кажется ужасно неправильным. Я никогда не просила посылать меня сюда. У меня была своя жизнь… Я бы предпочла, чтобы родители предоставили мне выбор: где бы я хотела учиться последний год – в Атланте или в Париже?

Кто знает? Возможно, я бы выбрала Париж.

О чем мои родители никогда не задумывались, так это о том, что я хочу иметь право выбора.

Глава пятая