Анна и французский поцелуй

Я отвечаю Бридж, рассказываю о моих новых знакомых, умопомрачительной столовке с едой, как в ресторане, и гигантском Пантеоне. А потом, вопреки собственному желанию, пишу про Сент-Клэра, упоминая, как на физике он перегнулся через Мередит, чтобы одолжить у меня ручку как раз в тот момент, когда профессор Уэйкфилд определял, кто с кем будет делать лабораторки. Учитель подумал, что мы сидим рядом, и теперь мы с Сент-Клэром партнеры по лабораторным на ВЕСЬ ГОД.

Это лучшее, что случилось со мной за день.

Еще я рассказываю Бридж о таинственном уроке под названием «Жизненные навыки», La Vie, о котором мы гадали все лето. (Я: «Спорим, там будут обсуждать Большой взрыв и смысл жизни». Бридж: «Дурочка, вас, наверное, будут учить дыхательной гимнастике и способам сжигания калорий».) Но сегодня мы просто тихо сидели и делали домашку.

Какая жалость.

Урок я провела за чтением первой заданной по английскому книги. И вау! Вдруг осознала, что действительно нахожусь во Франции. Потому что в книге «Как вода для шоколада» описывается секс. МНОГО секса. Женщина настолько вожделеет мужчину, что в доме начинается пожар, а потом солдат сажает ее обнаженную на коня, и в конце концов они уносятся вдаль, занимаясь «этим» прямо на скаку. В Библейском поясе[17] никто не позволил бы такое читать. Самое развратное, что мы читали, – это «Алая буква» Натаниэля Готорна.

Я обязательно должна рассказать Бридж об этой книге.

Письмо я заканчиваю почти в полночь, но в коридоре до сих пор шумно. Свободу старшеклассников никто не ограничивает, поскольку предполагается, что мы достаточно взрослые и умеем ею распоряжаться. В себе-то я уверена, но вот в одноклассниках не очень. У моего соседа напротив возле двери высится целая пирамида пивных бутылок – в Париже шестнадцатилетним разрешается пить вино и пиво. А вот крепкие напитки только после восемнадцати.

Конечно, я прекрасно вижу, что творится вокруг.

Интересно, когда мама подписывалась на все это, она осознавала, что я могу здесь пить на законных основаниях? Когда об этом упомянули на семинарах по жизненным навыкам, мама была сильно удивлена и вечером за ужином прочитала мне длинную лекцию об ответственности. Но я не собираюсь напиваться. Мне всегда казалось, что пиво воняет как моча.

На проходной работает несколько человек, все на полставки, а вот смотритель в общежитии только один. Его зовут Нейт, и комната у него на первом этаже. Он учится в аспирантуре одного из близлежащих университетов. Должно быть, ему хорошенько приплачивают за то, что он с нами живет.

Нейту двадцать с небольшим, он небольшого роста, бледнокожий и гладко бреется. Звучит дико, но выглядит он весьма привлекательно. У него вкрадчивый голос, и он как будто бы неплохой слушатель, однако в его тоне всегда сквозит серьезность. С таким шутки плохи. Моим родителям он понравился. А еще рядом с его дверью стоит емкость с презервативами.

Не уверена, что родители это заметили.

Ребята с первого и второго курсов живут в другом здании. Комнаты у них рассчитаны на несколько человек, мальчики и девочки живут на разных этажах, и всегда под присмотром. Кроме того, у них действует комендантский час. У нас его нет. Мы лишь должны расписываться по вечерам в журнале, отмечая время прихода и ухода, чтобы Нейт знал, что мы все еще живы. Да уж. Уверена, никто ни разу не пренебрег этими мерами безопасности.

Я медленно иду по коридору в ванную комнату. Занимаю свое место в очереди – здесь всегда очередь, даже в полночь, – за Амандой, девочкой, которая приставала к Сент-Клэру за завтраком. Она ухмыляется, разглядывая мои выцветшие джинсы и винтажную оранжевую футболку.

Не знала, что она живет на моем этаже. Супер!

Мы молчим. Я вожу пальцами по цветочному узору на обоях. Дворец Ламберт – это специфическая смесь парижского шика и подростковой практичности. Благодаря хрустальным светильникам коридоры заливает золотистое сияние, но в спальнях гудят флуоресцентные лампы. На полу глянцевый паркет, но коврики – промышленная штамповка. Лобби украшают свежие цветы и лампы Тиффани, но вместо кресел жалкие диванчики на двоих, а на столах нацарапаны инициалы и неприличные слова.

– Так вот кто у нас новый Брэндон, – говорит Аманда.

– Что, прости?

– Брэндон. Двадцать пятый. Его исключили из школы в прошлом году – учитель обнаружил у него в сумке кокс. – Аманда окидывает меня хмурым взглядом еще раз:– Так откуда ты?

Я понимаю, что девушка имеет в виду на самом деле. Аманда хочет знать, с какой стати на его место взяли кого-то вроде меня.

– Из Атланты.

– О! – говорит она таким тоном, словно это объясняет мою полнейшую провинциальность. Да пошла она! Атланта – один из самых больших городов в Америке. – Вы с Сент-Клэром так мило общались за завтраком.

– Гм…

Неужели она меня боится?

– Но я бы твоем месте не питала иллюзий, – продолжает Аманда. – Ты не настолько хороша, чтобы он бросил ради тебя свою девушку. Они будут вместе всегда.

Это был комплимент? Или нет? Манера Аманды делать ударение на отдельных словах реально действует мне на нервы. (Мои нервы!)

Аманда делано зевает: