Анна и французский поцелуй

Сент-Клэр бросает на меня убийственный взгляд, и я закрываю рот. Он решительно касается грубой каменной стены и медленно спускается вниз. Шаг. Шаг. Шаг. Лестница не слишком длинная, но сам спуск мучителен. Наконец ступеньки кончаются, и из-за наших спин выплескивается толпа нетерпеливых туристов. Я начинаю извиняться, было глупо вести Сент-Клэра сюда, но он меня перебивает:

– Она больше, чем я думал. Крипта, я имею в виду. – Голос у Этьена напряженный и уставший. Он не смотрит на меня.

Меняем тему. Хорошо. Намек понят.

– Знаешь, – осторожно говорю я. – Я только что услышала, как кто-то сказал, будто крипта занимает все пространство под зданием, и, конечно, тут же представила бесконечные катакомбы, украшенные костями, но все не так уж плохо.

– Никаких черепов или бедренных костей, по крайней мере. – Этьен неестественно смеется.

На самом деле крипта хорошо освещена. Немного прохладно, но чисто и просторно. На тюрьму совсем не похоже. Но Сент-Клэр все еще смущен и взволнован. Я подхожу к статуе:

– Эй, смотри! Это Вольтер?

Мы идем дальше сквозь тоннели. Я удивлена, как здесь голо. Столько пустого пространства, комнат для будущих захоронений. Спустя какое-то время Сент-Клэр опять расслабляется, и мы болтаем о мелочах, вроде контрольной по математике на прошлой неделе и экстравагантной кожаной куртки, в которой недавно появился Стив Карвер. Мы были лишены нормального общения не одну неделю. Такое чувство, словно все стало как прежде. И в этот момент позади раздается скрипучий голос:

– Не стоит за ним идти. А то застрянем здесь на весь день.

Сент-Клэр напрягается.

– Лучше бы дома сидел, раз так боится пары ступенек.

Я начинаю оборачиваться, но Сент-Клэр сжимает мою руку:

– Не надо. Он не стоит того.

Этьен проводит меня в следующий коридор, и я пытаюсь прочесть высеченное на стене имя, но внутри такая злость, что перед глазами все расплывается. Сент-Клэр ушел в себя. Нужно что-то сделать.

Я щурю глаза до тех пор, пока надпись не становится четкой.

– Эмили Золя. Всего лишь вторая женщина, которую я здесь увидела. Что же это такое?

Но, прежде чем Сент-Клэр успевает ответить, я вновь слышу знакомый скрипучий голос:

– Не Эмили, а Эмиль. – Мы оборачиваемся и видим самодовольного парня в толстовке с логотипом Евродиснейленда. – Эмиль Золя – мужчина.

Мое лицо вспыхивает. Я пытаюсь взять Сент-Клэра за руку, чтобы уйти отсюда, но Сент-Клэр уже рядом с американцем.

– Эмиль Золя был мужчиной, – поправляет он. – А ты грубиян. Почему бы тебе не заняться своими делами и не оставить ее в покое!

«Оставить ее в покое, покое, покое!» – эхом разносится по крипте. Удивленный этой вспышкой гнева Евродиснейленд пятится назад и наступает жене на ногу. Та взвизгивает. Все остальные смотрят на нас открыв рты. Сент-Клэр хватает мою руку и тянет меня к лестнице. Я жутко перепугана из-за того, что могло произойти. Раздосадованный Сент-Клэр быстро преодолевает всю лестницу, но затем, когда до него наконец доходит, что произошло, он резко останавливается и опасно наклоняется назад.

Я успеваю его поддержать:

– Я здесь.

Этьен сжимает мои пальцы мертвой хваткой. Я осторожно веду его наверх, пока мы вновь не оказываемся в просторном холле первого этажа. Сент-Клэр отпускает мою руку и оседает на ближайшую скамейку. Он наклоняет голову так, словно его сейчас вырвет. Я жду, когда он заговорит.

Но он молчит.

Я сажусь рядом. Мы возле мемориала Антуана де Сент-Экзюпери, написавшего «Маленького принца». Он погиб при крушении самолета, и поэтому, наверное, останков для захоронения в крипте просто не нашлось. Я смотрю, как люди фотографируют фрески. Вижу охранника, который недавно на нас накричал. Только на Сент-Клэра стараюсь не смотреть.

Наконец он поднимает голову и откашливается. Его голос спокоен:

– Может, поищем индейку на ужин?

Мы несколько часов изучаем меню, прежде чем удается найти что-то более-менее приличное. Поиск превращается в игру, квест, в который мы уходим в с головой. Нужно забыть грубияна из крипты. Забыть, что мы не дома.

Когда мы наконец натыкаемся на ресторан с вывеской «Американский праздничный обед на День благодарения», то кричим от радости, а я исполняю танец победителя. Метрдотеля пугают столь явные выражения энтузиазма, однако он все же усаживает нас за столик.

– Великолепно, – говорит Сент-Клэр, когда появляется главное блюдо. Он поднимает свой бокал с газированной водой и улыбается: – За увенчавшиеся успехом поиски праздничного обеда в Париже. И за индейку.

Я улыбаюсь в ответ:

– За твою маму.

Его улыбка на мгновение меркнет и тут же появляется вновь, на этот раз более нежная.

– За маму.

Мы чокаемся.

– Итак, ты не должен говорить об этом, если не хочешь, но как у нее дела? – Слова выплескиваются прежде, чем я успеваю закрыть рот. – Она не устала от радиационной терапии? Она нормально питается? Я читала, что если не наносить лосьон каждый вечер, то можно получить ожоги, и просто хотела узнать… – Я замолкаю, видя выражение лица Этьена. Словно у меня выросли клыки. – Прости. Я жутко назойливая, и я затыкаюсь…