Предоставим слово секретарю Тайной канцелярии, бесстрастно зарегистрировавшему это событие в журнале: «1740 г. июня 27 дня после исповеди Артемия Волынского и сообщения святых тайн и о протчем к смертной казни приуготовлении в казарме, в коей он Волынской содержался… язык вырезан. И потом, как оной Волынской, так и Андрей Хрущов, Петр Еропкин, Федор Соймонов, Иван Эйхлер, Иван Суда из Санкт-Петербургской крепости выведены на имеющийся в Санкт-Петербургском острове Сытный рынок и в присутствии господ генерала и кавалера Ушакова и тайного советника Неплюева при обыкновенной публике всенародное известие о винах оных людей указ… на особливом зделанном для той экзекуции амбоне прочтен господином асессором Хрущовым.
И по прочтению А. Волынскому правая рука, а потом и голова, також А. Хрущову, П. Еропкину головы ж отсечены.
И Ф. Соймонову, и И. Эйхлеру кнутом, а И. Суде нещадное плетши наказание при той же экзекуции заплечными мастерами учинены. И по учинении тех наказаний оные Соймонов, Эйхлер и Суда отведены в Санкт-Петербургскую крепость и отданы в те ж места, где прежде содержаны под караулом по-прежнему»[273]
.Проследив жизненный путь Волынского, читатель, надеемся, убедился, что наш герой обладал отнюдь не ангельским характером, а его поведение было на руку деспоту. Однако мученическая смерть его позволила и современникам, и потомкам возвести Артемия Петровича в ранг жертв бироновщины.
30 июня дети Волынского отправлены, каждый в отдельности, в Сибирь, но пробыли там недолго — Анна Леопольдовна 31 января 1741 года велела сына и дочерей освободить и отпустить на житье в Москву, сняв с дочерей, если их успели постричь, монашеский чин. Остальные обвиняемые были тоже освобождены при Анне Леопольдовне и Елизавете Петровне от ссылки.
Судьба прочих конфидентов сложилась по-разному. Мусин-Пушкин был определен в заточение в Соловецкий монастырь, где содержался в неотапливаемом помещении. Навестивший его в сентябре 1740 года офицер нашел его больным, страдавшим кровохарканьем. Регент смягчил его участь, разрешив жить в дальней деревне жены. Императрица Елизавета Петровна указом 25 июля 1742 года помиловала Мусина-Пушкина, велела вернуть ему шпагу, но к делам не определять. Эйхлер был доставлен в Якутск в работу, а Суда — на Камчатку, но 30 декабря 1740 года Эйхлера велено освободить, но жить ему безвыездно в деревне супруги, а Суду в 1741 году велено определить к делам в Москве.
Наиболее примечательной, можно сказать, уникальной оказалась судьба Федора Ивановича Соймонова. В соответствии с приговором он был отправлен в Охотский острог, где его надлежало «под крепчайшим караулом» содержать в работе с запрещением переписки и выдачей на питание по два четверика муки в месяц и соответствующего количества круп и соли. В апреле 1741 года правительница Анна Леопольдовна освободила Соймонова из ссылки, разрешив ему безвыездно жить в деревне. Елизавета Петровна по челобитью его супруги, энергично и настойчиво добивавшейся облегчения судьбы мужа, частично реабилитировала Соймонова, повелев выдать ему шпагу, но «ни к каким делам не определять».
Сохранилась легенда о том, как был обнаружен Соймонов в Сибири. Отправленный по указу Елизаветы Петровны капитан объездил всю Сибирь, но ссыльного нигде не обнаружил. Случайно он спросил у женщины, стряпавшей для каторжных, занимавшихся варкой соли, не знает ли она каторжанина Федора Соймонова? Стряпуха ответила: «Вон там в углу спит Федька-варнак, спроси, не он ли?» На вопрос капитана, не он ли Федор Соймонов, каторжанин с отросшей седой бородой в суконном арестантском зипуне долго отпирался, но капитан, в свое время лично знавший Федора Ивановича, разглядел знакомые черты. Произошла трогательная сцена: оба зарыдали и капитан с трудом произнес: «Государыня Елизавета Петровна вас про…о…ща…»[274]
.Одиннадцать лет Федор Иванович пребывал в забвении, живя в деревне, занимался историей и был востребован в 1753 году, получив назначение руководителя Нерчинской экспедиции с поручением описать водные и сухопутные пути от Иркутска до Нерчинска.
После успешного выполнения задания талантливый администратор Соймонов в марте 1757 года назначен сибирским губернатором и пожалован чином тайного советника. В 1763 году он прибыл в Москву, где «по слабости здоровья от продолжительного кашля из двора не выезжал», а когда оправился, в следующем году Екатерина II назначила его сенатором Московской конторы Сената. Эту должность он справлял недолго, в 1766 году он обратился с просьбой уволить в отставку, так как «за старостью его и умножением болезнями никакой более службы понести не может». Просьбу Федора Ивановича Екатерина II удовлетворила, наградив его за усердную службу чином действительного тайного советника и пожизненной выдачей годового жалованья. Умер он, по меркам того времени, в крайне престарелом возрасте — в 1780 году, на 88 году жизни. Это редчайший случай, когда бывший каторжанин возвратил себе доброе имя и вельможную должность.