Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Въ то самое время въ середин лта въ этомъ мір разсматривался вопросъ объ устройств одной изъ окраинъ Россіи, о которомъ были самыя разнородныя мннія.[1042] Одни говорили, что тамъ все дурно и нужно все перемнить. Другіе находили, что все хорошо, и у Алекся Александровича его направленіе совпадало съ тмъ, чтобы было все хорошо, но партія сильныхъ людей дйствовала въ томъ кругу, гд надо было, чтобы это было дурно, и данъ былъ толчокъ, давшій полный кругъ. Были сдланы распоряженія, распоряженія дали донесенія. При разсмотрніи донесеній были споры, и Алексй Александровичъ видлъ, что тактика его враговъ состояла въ томъ, чтобы, принявъ его мысль, преувеличивъ ее, этимъ самымъ ихъ компрометтировать. Понявъ эту тактику, Алексй Александровичъ тотчасъ же ршилъ составить поврочный комитетъ, принялъ предсдателя и съ энергіей, удивившей его противниковъ, вызвался лично хать на мсто.>

* № 72 (рук. № 51).

Слдующая по порядку глава.

Въ первую минуту посл объясненія съ женой, въ то самое время какъ лицо его показалось страшнымъ по своей мертвенности для Анны, Алексй Александровичъ испытывалъ странное для него самого животное чувство: жилистыя руки его невольно сжимались, зубы стискивались, и у него было одно страстное желаніе — бить ее — ее, такъ унизившую его, такъ жестоко оскорбившую, бить ее по лицу, по щекамъ, выдрать своими руками эти вьющіяся везд наглые черные волосы. Отъ этаго онъ не смотрлъ на нее и не шевелился.

Онъ вс силы души напрягалъ на то, чтобы остановить въ себ жизнь; ибо онъ зналъ, что всякое выраженіе жизни будетъ животное и гадкое.

Но когда онъ, высаживая ее изъ кареты, произнесъ т слова, которыми онъ выражалъ ей свое намреніе опредлить въ послдствіи будущія отношенія, слова эти безсознательно вылились въ приличной форм. И онъ, одинъ свъ въ карету, почувствовалъ успокоеніе.

* № 73 (рук. № 54).

[Письмо мужа не вызвало въ ней того злого чувства, которое она прежде испытывала къ нему. Ей жалко стало мужа. Подъ офиціально административнымъ][1043] тономъ, которымъ было написано письмо, она почувствовала всю внутреннюю[1044] мучительную работу, которая вызвала письмо. Она поняла все то, что онъ хотлъ скрыть отъ нея, и ей стало жалко его. Но ей жалко было его, какъ бываетъ жалко страдающаго человка, которому помочь не въ нашей власти.

«Онъ правъ во всемъ, всемъ, — сказала она сама себ, — я во всемъ виновата. Но онъ несчастливъ, а я счастлива, и мн жалко его. Но я не могу помочь ему».

Одно только было для нея важно въ этомъ письм: это было то, что надо было хать въ Петербургъ и измнить то полное счастье, которое она испытывала это послднее время.[1045]

Требованіе возвращенія ея къ мужу[1046] не навело ее на естественные вопросы о томъ, какъ она устроитъ теперь свою новую жизнь, не представило ей всю безвыходность своего положенія; оно представлялось ей только какъ[1047] непріятная помха ея теперешнему счастью.

«Ахъ какъ скучно, — подумала она. — Впрочемъ, нынче я увижу Алекся (подумала она о Вронскомъ) у Танищевой и скажу ему. Онъ скажетъ, что надо длать». И тотчасъ же мысль ея обратилась къ ожиданію свиданія съ нимъ.[1048] И вс сомннія, вопросы, все потонуло въ ожиданіи этаго, всегда какъ бы нового для нея счастья. Притомъ и некогда было думать: надо было одваться и хать къ Танищевой.

Анна и всегда была одна изъ тхъ счастливыхъ женщинъ, которыя[1049] умютъ одваться; но теперь, въ послднее время,[1050] она сама чувствовала, что даръ этотъ еще увеличился. Чтобы она не надвала, все было ей къ лицу, все возбуждало[1051] въ другихъ желаніе надть тоже самое. Бетси говорила ей, что она необыкновенно похорошла, и Анна знала, что это было правда. Она знала это лучше всего потому, что, кром чувства восхищенія, она видла въ Алекс чувство гордости зa нее. Она знала и по тому усилившемуся ухаживанію того стараго дипломата, который, со времени еще перваго появленія ея въ свт, принялъ на себя роль влюбленнаго въ нее, и по той новой страсти, которую она знала, что возбудила въ молодомъ Танищев, племянник того, къ кому она хала.

Когда она, одтая и довольная собой, сошла внизъ, М-еlle Cordon, гувернантка ея сына, встртила ее съ просьбой опредлить время перезда съ дачи.

— Мн необходимо сдлать распоряженія объ осеннемъ туалет; а такъ [какъ] время перезда нашего становится неизвстнымъ...

«Что же это, не намекъ ли?» подумала Анна, и, прищуривъ глаза и гордо поднявъ голову...

— Почему вамъ кажется, что время перезда на дачу нынешній годъ боле неопредленно, чмъ прежде? Мы передемъ какъ обыкновенно.[1052] Ахъ да, можетъ быть, вамъ нужны деньги? Мужъ прислалъ мн нынче. — Она быстро сняла перчатки и достала деньги. — Сколько вамъ? Довольно? — прибавила она, замтивъ что M-elle Cordon покраснла. — Я не хотла васъ оскорбить, — прибавила она, улыбаясь, взявъ ее за руку и цлуя.

Француженка улыбалась и готова была плакать.

— Нтъ, мн сказали.

— Не врьте тому, что вамъ про меня говорятъ, и спрашивайте у меня все, что будете хотть знать.