Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Почти въ одно и тоже время хозяйка съ освженной прической и лицомъ вышла изъ одной двери и гости изъ другой въ большую гостиную съ темными cтнами, глубокими пушистыми коврами и ярко освщеннымъ столомъ, блествшимъ близною скатерти, серебрянаго самовара и чайнаго прибора. Хозяйка сла за самоваръ, сняла перчатки и, отставивъ розовый мезинчикъ, повертывала кранъ, подставивъ чайникъ, и, передвигая стулья и кресла съ помощью незамтныхъ въ тни лакеевъ, общество собралось у самовара и на противуположномъ конц, около красивой дамы въ черномъ бархат и съ черными рзкими бровями. Разговоръ, какъ и всегда въ первыя минуты, дробился, перебиваемый привтствіями, предложеніемъ чая, шутками, какъ бы отъискивая, на чемъ остановиться.

— Она необыкновенно хороша, какъ актриса; видно что она изучила Каульбаха, — говорилъ дипломатъ.

— Ахъ, пожалуйста, не будемъ говорить про Нильсонъ. Про нее нельзя сказать ничего новаго, — сказала толстая блокурая дама, вся блая, безъ бровей и безъ глазъ.

— Вамъ будетъ покойне на этомъ кресл, — перебила хозяйка.

— Разскажите мн что-нибудь[54] забавное, — говорилъ женскій голосъ.

— Но вы не велли говорить ничего злаго. Говорятъ, что злое и смшное несовмстимы, но я попробую. Дайте тему.[55]

— Какъ вамъ понравилась Нильсонъ, Графиня? — сказалъ хозяинъ, подходя къ толстой и[56] блокурой дам.

— Ахъ, можно ли такъ подкрадываться. Какъ вы меня испугали, — отвчала она, подавая ему руку въ перчатк, которую она не снимала, зная что рука красна.[57] — Не говорите, пожалуйста, про оперу со мной. Вы ничего не понимаете въ опер. Лучше я спущусь до васъ и буду говорить съ вами про ваши маіолики и гравюры. Ну, что за сокровища вы купили послдній разъ на толкучк? Они, какъ ихъ зовутъ, — эти, знаете, богачи банкиры Шпигельцы — они насъ звали съ мужемъ, и мн сказывали, что соусъ стоилъ 1000 рублей; надо было ихъ позвать, и я сдлала соусъ на 85 копекъ, и вс были очень довольны. Я не могу длать 1000 рублевыхъ соусовъ.

— Нтъ, моя милая, мн со сливками, — говорила дама[58] безъ шиньона, въ старомъ шелковомъ плать.

— Вы удивительны. Она прелесть.

Наконецъ разговоръ установился, какъ ни пытались хозяева и гости дать ему какой-нибудь новый оборотъ, установился, выбравъ изъ 3-хъ неизбжныхъ путей — театръ — опера, послдняя новость общественная и злословіе. Разговоръ около чернобровой дамы установился о прізд въ Петербургъ короля, а около хозяйки на обсужденіи четы Карениныхъ.

— А[59] Мари не прідетъ? — спросила толстая дама у хозяйки.

— Я звала ее и брата ее. Онъ общался съ женой, а она пишетъ, что она нездорова.

— Врно, душевная болзнь. Душа въ кринолин, — повторила она то, что кто то сказалъ о[60] Мари, извстной умниц, старой двушк и сестр[61] Алекся Александровича Каренина.

— Я видла ее вчера, — сказала толстая дама. — Я боюсь, не съ[62] Анной ли у нее что нибудь.[63] Анна очень перемнилась со своей Московской поздки. Въ ней есть что то странное.

— Только некрасивыя женщины могутъ возбуждать такія страсти, — вступила въ разговоръ прямая съ римскимъ профилемъ дама.[64] — Алексй Вронскій сдлался ея тнью.

— Вы увидите, что[65] Анна дурно кончитъ, — сказала толстая дама.

— Ахъ, типунъ вамъ на языкъ.

— Мн его жалко, — подхватила прямая дама. — Онъ такой замчательный человкъ. Мужъ говоритъ, что это такой государственный человкъ, какихъ мало въ Европ.

— И мн тоже говоритъ мужъ, но я не врю. Если бы мужья наши не говорили, мы бы видли то, что есть, а по правд, не сердись,[66] Нана, Алексй Александровичъ по мн просто глупъ. Я шепотомъ говорю это. Но неправда ли, какъ все ясно длается. Прежде, когда мн велли находить его умнымъ, я все искала и находила, что я сама глупа, не вижу его ума, а какъ только я сказала главное слово — онъ глупъ, но шопотомъ, все такъ ясно стало, не правда ли?

Об засмялись, чувствуя, что это была правда.

— Ахъ, полно,[67] ты нынче очень зла, но и его я скоре отдамъ теб, а не ее. Она такая славная, милая. Ну, что же ей длать, если Алексй[68] Вронскій влюбленъ въ нее и какъ тнь ходитъ за ней.

— Да, но за нами съ тобой никто не ходитъ, а ты хороша, а она дурна.

— Вы знаете М-me Каренинъ, — сказала хозяйка, обращаясь къ молодому человку, подходившему къ ней. — Ршите нашъ споръ — женщины, говорятъ, не знаютъ толку въ женской красот. M-me Кар[енинъ] хороша или дурна?

— Я не имлъ чести быть представленъ М-me К[арениной], но видлъ ее въ театр, она положительно дурна.

— Если она будетъ нынче, то я васъ представлю, и вы скажете, что она положительно хороша.[69]

— Это про[70] Каренину говорятъ, что она положительно дурна? — сказалъ молодой Генералъ, вслушивавшійся въ разговоръ.

И онъ улыбнулся, какъ улыбнулся бы человкъ, услыхавший, что солнце не свтитъ.

Около самовара и хозяйки между тмъ, точно также поколебавшись нсколько времени между тремя неизбжными тэмами: послдняя общественная новость, театръ и осужденіе ближняго, тоже, попавъ на послднюю, пріятно и твердо установился.

— Вы слышали — и Мальтищева — не дочь, а мать — шьетъ себ костюмъ diable rose.[71]