Анна, Ханна и Юханна

В конце концов Анна однажды смогла с чистой совестью сказать:

— Почти все сделано, мама. Теперь все будет хорошо.

Когда сад был полностью приведен в порядок, Юханна умерла — ночью, во сне. Анна просидела с ней ее последние часы и, как папу, держала ее за руку.

Когда Анна утром вернулась домой и принялась обходить сад, она не испытывала скорби — она ощущала одну только свинцовую усталость.

Снова собралась вся семья и помогла с похоронами. Снова на похоронах было больше народа, чем они рассчитывали.

— Я побуду здесь еще немного, — сказала Анна.

— Но, Анна!

— Но, мама!

Рикард, чья командировка в Лондон закончилась, сильно опечалился, я видела это по его лицу.

— Надолго? — спросил он.

— До тех пор, пока мертвые не остынут в земле, — ответила я.

Было заметно, что он испугался, да и сама Анна поняла, что говорит как ненормальная. Все тела были кремированы. Они вместе с Рикардом захоронили урны в могилу Ханны, которая была единственной, кто всерьез готовился к смерти. На вырученные от продажи мельницы деньги она купила участок на кладбище в Гётеборге.

— Какое-то странное высказывание, — осторожно сказал Рикард.

— Ну да. — Анна кивнула, но продолжала стоять на своем: — Оно верное, при всей его несуразности. — Она попыталась объяснить: — У меня есть одна смутная идея: я должна научиться спокойствию. Привыкнуть к мысли о том, что теперь произошло то, что произойдет со всем.

— С чем, например?

«Например, с твоей лондонской женщиной, если говорить конкретно. Мне все равно, кто она и как она выглядит и что она делает в твоей жизни». Анна не сказала этого вслух, но громко рассмеялась, радуясь, что это и в самом деле так.

— Но надо быть реалистами. Я уже заплатил задаток за дом в Рослагене.

Анна кивнула, но была сильно удивлена. Рикард ни словом не обмолвился о покупке нового дома до отъезда в Лондон. Может быть, у него и не было там никакой женщины.

— Дайте мне время.

Малин подвела итог:

— Думаю, это правильно. Ты не готова бросить дом, и я думаю, что этого не произойдет до тех пор, пока ты не закончишь книгу.

Какое это невыразимое счастье — побыть в одиночестве.

Она сгребала граблями прошлогодние листья, складывала их высокими кучами, поджигала, а потом долго стояла у костра, смотрела на огонь и мысленно блуждала в иных мирах. Она гуляла по пляжам, иногда бегала, карабкалась на крутые склоны, бросала с обрывов в море мелкие камешки.

— Вид у тебя совершенно счастливый, — сказал Рикард, когда она встречала его в аэропорту вечером в пятницу. Это был вопрос, и Анна надолго задумалась.

— Нет, — сказала она, сама не понимая, что она хотела этим сказать. — Я просто ничего не жду, — добавила она.

Счастлива ли она? Этот вопрос занимал ее некоторое время после того, как Рикард вернулся в Стокгольм. Вопрос ее раздражал. «С меня хватит, никакого больше счастья», — думала она. Довольно всех этих прелестей, неуверенности и страхов. Счастье обречено, оно разбивается, и его осколки вечно причиняют страдание. Оно кровоточит, на раны накладывают пластырь, перевязывают и воображают, что они затягиваются.

Но мама верно говорила: «Все на свете оставляет следы».

Старые рубцы всегда ноют в непогоду.

Часто приезжала Мария. Она была ближе всех к истине, когда говорила: «Мама, ты впадаешь в детство».

— Да.

Наведывалась и Малин:

— Ты свободна, наконец, мама?

Да, в этом, пожалуй, тоже было зерно истины.

— Я на пути, — ответила Анна и хихикнула. — Как раз сейчас я нахожусь в городе-невидимке неведомого царства. Там люди видят все без слов. Самое главное, что в этой стране нет прилагательных. Я много лет ничего не видела, я не видела деревьев и моря, ни тебя, ни Марию, ни детей. Мне мешали прилагательные, они затемняли зрение.

Анна стала понемногу обживаться в своем неведомом городе. Во всяком случае, надеялась, что обживется. Но она не спешила и действовала осторожно, не проявляя излишнего любопытства. Надо прийти в себя и не жалеть времени и только потом начать задавать вопросы. В остальном она удовлетворялась тем, что задерживалась на интересных деталях.

Например, лица. Ее собственное лицо в зеркале. Лицо девушки с почты, письмоносца и серьезные детские личики в соседнем доме. Лицо Биргера — это был единственный из соседей, кто иногда приходил к Анне в гости. Его светлая улыбка действовала на Анну благотворно — она давно перестала бояться необычной темной глубины его глаз. Еще были мысли. Она стала обращать пристальное внимание на обстоятельства их появления. Мыслей было немного, они появлялись и уходили. Но они удивляли и радовали Анну, как почки, вдруг набухшие на старом, казалось, погибшем розовом кусте.

Когда зацвели яблони и в их цветах зажужжали пчелы, Анна сделала еще одно открытие. Оказывается, поток мыслей можно остановить, и тогда в мозгу умолкает их нескончаемый гомон. Анна вдруг попала в блаженную страну, куда всегда страстно пыталась попасть с помощью медитаций.