Анна Леопольдовна

Чувствовала ли Елизавета за собой вину по отношению к свергнутой и заточенной сопернице? «Работа» монарха не подразумевает подобных сантиментов. Скорее ее могла интересовать реакция зарубежных родственников брауншвейгской четы — особенно в том случае, если бы с ней что-то произошло. Тем не менее государыня иногда вспоминала о заточенном семействе и посылала ему подарки. Под Новый год к ним прибыли «три антала [51]венгерскаго вина и две дюжины разных гданских водок». «Я не в состоянии вашему превосходительству донесть, — писал Корф руководителю Кабинета ее императорского величества И. А. Черкасову 5 января 1745 года, — какое обрадование при моем объявлении у известных персон было, когда я им объявил ея и[мператор]ского в[еличест]ва высочайшую милость о позволении службы Божией и о присылке вин; они с радости сами не знали, что на то мне ответствовать, но сказали: "Обрадуй и заплати Господь Бог ее и[мператор]ское в[еличест]во всемилостивейшую государыню, так как мы, бедные, ныне чрез вас высочайшею ее и[мператор]ского в[еличест]ва матернею милостью порадованы, и удержи Бог впредь ея и[мператор]ского в[е личест]ва милость к нам бедным!"». Были ли эти похвалы искренними или их посоветовал выразить искушенный в придворной науке Николай Андреевич, судить не нам.

Камергер Корф беспокоился и о здоровье принцессы — вовремя, хотя и с трудом нашел в Архангельске повивальную бабку Анну Ренард и кормилицу-немку Христину Крон. 19 марта 1745 года Анна Леопольдовна родила слабенького мальчика, которого «по худости его здоровья» поспешили окрестить и в присутствии Корфа и Гурьева нарекли Петром. Обряд совершал иеромонах Иларион Попов, давший подписку в том, что был приглашен «к незнаемой персоне для отправления родительских молитв, которое как ныне, так и впредь иметь мне скрытно, и ни с кем об оном, куда призывай был и зачем, не говорить под опасением отнятия чести и лишения живота». Анна Ренард также обязалась: «…не открывать и не сообщать о том, что я там видела и делала, и в бытность мою при вышеупомянутой неизвестной особе я ничего важнаго не слыхала и не узнала, в чем свидетельствуюсь Господом Богом и святым его Евангелием».

Обходительный Корф сумел уговорить императрицу не отправлять его подопечных в Соловки, куда трудно доставлять всё необходимое по причине отдаленности и отсутствия более полугода надежной связи с материком. Зная богомольность Елизаветы, он использовал и другие аргументы. «При сем не могу преминуть вашему и[мператор]скому в[еличест]ву всеподданнейше донести, — писал камергер 5 января 1745 года, — что я здесь между разговорами о узаконениях Соловецкаго монастыря от здешняго архиерея слышал, который там лет за 20 чернцом и архимандритом был, что почивающие в том монастыре св[ятые] отцы Зосима и Савватий, между прочим, узаконили, дабы во оной лавре не токмо в монастыре женского полу, но и мущин без бород, тако ж де и из скотов женскаго полу на тамошнем острову содержать запрещено, которое и поныне по их узаконению тако ж содержится; и приезжающих по обещанию женскаго полу богомольцев, как скоро на остров приедут, то оных того ж часу от мужскаго полу на построенном при берегу гостином дворе в особливые покои отлучают, понеже на том острову, кроме монастыря, жила никакого не имеется. Откуда их за приставом в монастырь для службы Божией в церковь впускают, а по окончании службы таким же образом отводят, и более одной ночи на том острову жить не допущают. Как и в прошедших годах при князе Василье Долгоруком был приставлен гвардии поручик Салтыков, который имел при себе жену, и как скоро оный поручик с своею женою туда прибыл, то ее в монастырь не пустили, и жила в гостином дворе; а от онаго монастыря в Синод представлено было, что по узаконению упоминаемых святых противно на оном острову женскаго полу содержать, а из Синода о том в высочайший Кабинет донесено, откуда резолюция воспоследовала, оную жену с того острова сослать, которая по силе указа выслана и вывезена, а я, как раб вашего и[мператор]ского в[еличест]ва, ведая усердное вашего и[мператор]ского в[еличест]ва снисхождение ко всем святым, угодившим к Богу, об оном не посмел не донести, чтоб я, слыша о вышеписанном, за недоношение не мог после на себе понести вашего и[мператор]скаго в[еличест]ва гнева» ⁴⁹³. Можно предположить, что благочестивый Николай Андреевич и сам не очень-то желал отправляться на Соловки. Охранники в реальности были теми же заключенными — не случайно оставшийся после отъезда Корфа Гурьев так постарел и впал в меланхолию, что не пришел в себя и после приезда в Холмогоры в феврале 1745 года его жены и дочери.