У майора Лебо — образцового отца семейства — была большая семья. Он считал, что жизнь в Париже или любом другом большом городе вредна детям и что они, так же как собаки и кошки, не могут быть в городе здоровы и счастливы. Раз уж ты обзавелся детьми, дай им возможность порезвиться на просторе, дай им свободно двигаться и дышать, а не выводи их прогуливаться, как собачонок. Поэтому майор Лебо купил именье с очень большим садом, скажем прямо — парком. Поместье находилось неподалеку от П., куда Лебо, выдавая себя за беженца-погорельца, приехал во время оккупации, то ли под своим, то ли под вымышленным именем. В ту пору люди благомыслящие не любили вмешиваться в чужие дела. В 1942 году у него было только двое детей, но с тех пор народились другие, в общей сложности их теперь было семеро. В начале своего пребывания в П. семья жила на деньги, зарабатываемые мадам Лебо — она давала уроки игры на рояле, — а сам Лебо, по его словам, занимался переводами с английского для какого-то парижского издательства. Двое старших ребят — вечно сопливые, пронырливые мальчишки — болтались по улицам П., и уже сейчас было ясно, что за люди выйдут со временем из этих восьмилетних сорванцов: ничего хорошего ожидать не приходилось. Мадам Лебо, высокая полная женщина с властным лицом — и это единственное, что в ней было властного, — отличалась спокойным и робким нравом. Только при очень большом желании ученики могли чему-нибудь у нее научиться, потому что она позволяла им во время урока хоть на голове ходить и ни в чем им не перечила.
Как могло случиться, что в один прекрасный день Лебо оказался во главе Сопротивления в П.? Никто не мог этого объяснить. С января 1944 года он, по слухам, руководил отрядами всех близлежащих маки, за исключением ФТП, да и то все связи ФТП с АС всегда осуществлялись через Лебо, лейтенанта, капитана, майора Лебо. Этот небольшого роста человечек обладал замечательным ораторским талантом, редким умением сохранять внешнюю благопристойность и самоуверенность, которая сбивала с толку самых предубежденных против него людей. Штаб его в П. помещался в здании XIII века, но посетители, которые предпочитали не привлекать к себе внимания, проходили туда через примыкавший к дому гараж. Галерея, украшенная знаменами с лотарингским крестом и освещенная канделябрами, приводила вас в благоухающий вином погреб, откуда вы поднимались по бесконечной лестнице. Наверху, перед дверью в башенку, вас встречал адъютант, а в башне перед вами представал сам Лебо, за письменным столом, на фоне лотарингского креста и необозримого пейзажа, вид на который открывался из окна. Его чересчур белый лоб, чересчур красные губы, чересчур черные волосы и глаза, взгляд которых, когда он снимал очки, казалось, заволакивала какая-то дымка, производили на ребят довольно сильное впечатление.
Если бы не несколько оплошностей, допущенных им уже после Освобождения, Лебо сохранил бы и свою легендарную репутацию, и свой престиж, несмотря на кровавое поражение при П., в котором он был целиком виноват. Это он дал приказ принять бой, когда немцы во время отступления проходили через П., хотя сброшенный с парашютом майор дал приказ отступить. Лебо обвинил майора в предательстве, а в результате плохо вооруженные макизары — их было в П. не больше сотни — встретились со значительными силами немецкой армии и были полностью уничтожены, не принеся своей гибелью никакой пользы. Войдя в город, немцы взяли прямо на улице сорок заложников и, когда город уже, казалось, успокоился, расстреляли их на большом бульваре, окаймленном платанами, у памятника павшим. После Освобождения майор Лебо у подножья того же памятника произнес пламенную речь, исторгнув слезы у людей слабонервных, а когда возле памятника поставили открытый гроб для сбора пожертвований в пользу семей расстрелянных, то деньги потекли обильнее слез. Не теряя времени, Лебо с той же целью на следующий день обложил налогом богатеев города, и в этот, с психологической точки зрения, удачно выбранный момент получил с них значительные суммы. Погруженное в траур население города П… озадаченное таким бурным натиском и решительностью, дало себе обобрать, не зная, что и думать об этом спасителе, который так дорого обошелся жителям: сперва столько человеческих жертв, а потом — деньги. Один только майор, тот, что был сброшен с парашютом, уезжая из П., громогласно предал Лебо анафеме и угрожал ему самыми страшными карами со стороны руководителей военного Сопротивления. Но майор вернулся в Париж, и о нем больше не было ни слуху ни духу. Кроме него, не подчинялись Лебо также и ФТП, потому что Лебо короновал себя главой ФФИ собственной властью, не дожидаясь представителей ФТП. Они вообще отказались иметь дело с Лебо и во время сражения в П. расположились в пятидесяти километрах ниже города, на пути следования врага, где, во взаимодействии с местными силами ФФИ, сильно досаждали немцам. Что же касается «гробовых» денег, то им, возможно, нашли применение где-нибудь за пределами П., ибо в самом П. о них никто никогда больше не слышал…