Анна навсегда

Шорох за дверью прервал ход моих воспоминаний. Нужно было подняться с кровати, ведь Арис требовал, чтобы я уходила в дальний угол, когда он открывал дверь. Однажды я нарушила это правило, и он влепил мне такую пощечину, что перед глазами поплыли разноцветные круги. С тех пор правило было мною четко усвоено. Но сегодня мне хотелось остаться в постели, ему назло. Прошлая ночь подпортила мою безупречную репутацию девочки, играющей по его правилам. Терять мне было нечего. Пусть делает со мной всё, что ему вздумается, лишь бы поскорее избавиться от него и остаться наедине с собой.

– Анна, тебе совершенно противопоказан алкоголь, – проворчал он недовольно, делая шаг из ярко освещенного коридора подвала в мою темную обитель.

Арис выглядел безупречно. Вроде бы, пили ночью мы на равных, а я по сравнению с ним чувствовала себя ветхой развалиной. Черная рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей и закатанными до локтей рукавами добавляла ему мужского шарма. Сегодня он был непозволительно красив, о чем я ему и сообщила из – под свалявшейся копны своих грязных волос.

Он рассмеялся, обнажив ряд ровных белоснежных зубов.

– Герой – любовник, мать твою, – завершила свою фразу я и отвернулась к стене.

– Почему комплименты от тебя всегда звучат настолько обидно? – спросил он.

Я ответила нецензурно, срифмовав последнее слово. Хорошо, что он не разобрал моего бульканья из – под подушки, а иначе мог бы обидеться и не оставить то, ради чего пришел.

Он присел на краешек моей постели. Я этого не увидела, но почувствовала, как прогнулся матрас под тяжестью его тела.

– Анна, я знаю, что ты любишь больше всего на свете, – начал он.

– Свободу, солнце и плавать, – попыталась я съязвить, но не вышло. Арис был в отличном расположении духа. Казалось, что моя ночная попытка побега только развеселила его.

– Поэтому я принес тебе блокнот и ручку. Ты можешь внести туда всё то, что живет в твоей голове.

– Откуда ты знаешь, что в моей голове что – то живет?

Это был неожиданный удар. Об образах, что живут внутри меня своей жизнью, знал только Мой Мужчина.

– Я твой муж, Анна. Я знаю о тебе всё. И не забывай, что я сам пишу песни для своей группы. Я ведь иногда оставляю палочки и сам поднимаюсь к микрофону.

– При чем тут песни и акустика?

– Перед тем как написать текст, в моей голове слова сами складываются в строки. Я понимаю тебя, ведь я сам человек творчества. Я живу музыкой. Ты живешь искусством словосложения. Мы с тобой всегда писали вместе, только ты этого не помнишь.

– Ни разу не слышала, как ты поешь. Приходи ко мне вечером с гитарой?

– Если ты будешь хорошей девочкой, я спою тебе песню про тебя. Я написал её, когда тебя забрали в психиатрию. Ты её еще не слышала. Она очень пронзительная.

– Мне еще никто и никогда не посвящал песен, – вырвалось у меня помимо моей воли. Я уже давно выбралась из – под подушки и смотрела на свой толстенный блокнот в твердом переплете, по форме и количеству страниц больше напоминавший энциклопедию. Арис крутил его в руках и не торопился отдавать мне.

Он был максимально близко ко мне. Такой свежий, такой ароматный, благоухающий дорогим парфюмом. Я невольно залюбовалась им. Он сидел широко расставив ноги и склонившись лицом вниз. Но мой взгляд не остался незамеченным.

– Анна, если бы ты знала, сколько песен я посвятил именно тебе.

– Если бы я была Анной, мне было бы действительно приятно, что обо мне пишет такой красивый мужчина.

– Если бы ты не была Анной, этот красивый мужчина не посвятил бы тебе ни одной песни. И мысли о прошлом теперь в паутине, и треснуло в раме окно. И летний прибой на старой картине…

– Живет своей жизнью давно, – допела я за него.

Я знала эту песню. Его группа исполнила её на дне города. Макс, вокалист, говорил в микрофон теплые слова о том, что эта песня родилась благодаря большой любви одного из участников состава. Он не озвучил имя, признавшись, что сам создатель не хотел бы звучать со сцены в таком представлении, потому что девушка, которой он посвящает свои стихи, еще не знает, что ей предстоит пережить.

Я стояла, как обычно, на ступенях у самого края. В моих руках была записная книжка и диктофон на случай, если мне необходимо будет привести в своей статье цитату. Мои волосы были убраны в хвост для большего удобства, а глаза я прикрыла большими зеркальными солнцезащитными очками. Именно поэтому Арис не мог видеть, куда направлен мой взгляд и, тем более, не мог знать, что я пристально наблюдаю за ним. Поэтому он, опершись локтями о колени, искоса смотрел на меня из – под своей длинной намокшей от пота и воды светлой челки. Первую половину концерта он тоже просидел в очках, поэтому я не знала, куда направлен его взгляд в перерывах между игрой. Но сейчас у меня не оставалось сомнений. Журналисты с телека давно ушли снимать с другого ракурса, мой фотограф сбежал в толпу, чтобы поймать всеобщий драйв, а девчонки из параллельных изданий, разошлись по разным сторонам. Я осталась на ступенях в одиночестве. Здесь больше не на кого было смотреть, кроме меня. И, почему – то, мне не нравился его взгляд.