Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

Они были в театре – шел бенефис Ольги Преображенской.

Балетные люди очень дисциплинированные, строгое послушание у них не просто вырабатывается – дрессируется с юных лет. Иначе нельзя, иначе никак. Попробуйте заставить три десятка теней или две дюжины артисток кордебалета двигаться как единое целое, не сбиваясь не только с такта, но и в малейшем повороте, подъеме ног, простом жесте руки. Это единение, которого добивались в русском балете всегда, еще со времен императора Николая I, потом требовал Мариус Петипа, постепенно вошло не просто в привычку – въелось в плоть и кровь.

Слышали, что что-то происходит, если бы репетировали в училище, – непременно узнали больше, откликнулись, но Мариинский далеко, только к вечеру принесли известие, что на Дворцовой площади солдаты расстреляли идущих к царю за защитой безоружных людей.

Сначала никто не поверил:

– Нет, Государь не мог приказать стрелять в свой народ!

Но когда узнали, Павлова, как и многие молодые артисты, не смогла сдержаться. Сказались юношеская горячность и максимализм, Анна выступала перед своими как заправский трибун – обличала, насмехалась, что-то требовала. Обличала убийц, давала обидные прозвища и возмущалась офицерами, приказавшими стрелять, требовала разобраться.

В театре закончилось все ничем – пошумели, возмутились и успокоились. У одной из корифеек на Дворцовой погибла горничная, да и та бывшая, больше пострадавших не было. Расстрелянный народ с хоругвями, бунты, протесты были где-то далеко, театр жил своей жизнью.

Они не подозревали, что совсем скоро соберут свой забастовочный комитет и даже выдвинут свои требования дирекции!

На улицах уже звучало «кровь!», «свобода!», а еще «Долой самодержавие!». Аня не понимала этот лозунг. Если заставить отречься царя, то на царство венчают другого, Романовых много, всегда найдется, кому занять трон.

Молодой рябой кочегар, потерявший глаз непонятно где, утверждал, что скинуть нужно всех Романовых, чтобы царя больше не было! Призывал, правда, недолго, его скоро забрали. Павлова пыталась понять, что будет, если царя вообще не будет. Революция, как в Париже? Но она ни к чему хорошему не привела, им еще в училище учитель рассказывал.

Аня не подозревала, что и о ее выступлениях тоже знают в охранке, но не трогают, считая молоденькой глупышкой, произносящей непонятные самой речи.

Революционерки из Ани не получилось, ее заняли другие дела. Петербург продолжал бурлить, но она летом уехала в Италию – учиться у знаменитой Беретты.

Италия ее потрясла, как и синьора Каролина Беретта – бывшая балерина, теперь учившая классическому танцу. Только Италия вызвала восторг, а синьора Беретта сначала – настоящий ужас.

Синьора Каролина оказалась низкорослой толстухой, сгорбленной, с седыми космами, выбивавшимися из не очень тщательно уложенной прически.

«Ведьма ведьмой», – почти испугалась Павлова.

Она была единственной, кто не знал итальянского, а синьора не говорила ни на каком другом языке.

«И зачем я приехала?» – вздохнула Аня. Беретта, видно, ее сомнения заметила, суковатой палкой, на которую опиралась при ходьбе, подозвала к себе. Что-то спросила, поняла, что девушка не знает ни слова, сделала знак, чтобы Павлова повернулась. Потом сделала какой-то жест рукой, повинуясь которому Анна продемонстрировала арабеск.

Беретта поцокала языком, девушки вокруг рассмеялись. Еще мгновение, и Анна просто сбежала бы, несмотря на уже потраченные деньги. Терпеть насмешки этой ведьмы ей совсем не хотелось.

Но в этот момент синьора произнесла:

– Белиссимо! – А еще: – Фантастико!

И ученицы замолчали. Анна замерла, это очередная насмешка?

Нет, старуха тыкала в сторону Павловой своей палкой и что-то говорила, почти каркала. Произнесенное заставило учениц не только замолчать, но и с уважением присмотреться к этой русской худышке.

«Зачем она взяла меня, ведь я же заранее предупредила, что по-итальянски не понимаю?» – Аня была почти в отчаянье, но, оказалось, зря.

Во-первых, ни хромая нога, ни непонятный язык не мешали синьоре учить. Каким-то неуловимым способом она при помощи одних лишь жестов костлявых старческих рук умудрялась объяснять самые сложные па.

Во-вторых, уже к концу первого урока появилась веселая толстуха, уверенная, что владеет русским. Она говорила по-русски, но лучше бы не говорила вовсе, потому что понять ее речь не смог бы даже самый терпеливый лингвист. Все следующие дни Павлова учила свою переводчицу русскому языку, и учила успешно – когда пришло время уезжать, Лючия говорила по-русски вполне сносно.

А что касалось занятий, то там перевод не понадобился, термины в балете французские, не важно, какой язык у тебя родной, слова батман или экзерсис поймешь. Аня вспомнила, что в первый день старуха не только сделала жест рукой, но и произнесла слово «арабеск». Тогда из-за волнения девушка этого не заметила, но послушно выполнила приказ, что и вызвало всеобщий смех.

Над ней уже давно никто не смеялся, а старая синьора умудрилась сделать то, чего Павлова не могла добиться довольно долго – подтянуть слабую спину молодой балерины.