Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

Потом произошло ужасное – внезапно умер Великий князь Владимир Александрович, но никто не сомневался, что обещанные при нем двадцать пять тысяч серебром будут получены, ведь не от себя же Владимир Александрович их давал!

Но Дягилев допустил ошибку в расчетах. Он вовсе не собирался навязывать Парижу Матильду Феликсовну, как бы ни была та хороша на сцене, он хотел привезти что-то необычное, а Кшесинская… это почти прошлое, она из эпохи Петипа. Нет, Парижу нужно иное, то, о чем твердит Фокин. Дягилев нутром чувствовал правоту этого танцора, который и сам по-старому танцевать не желает, и другим не дает.

Но новых балетов пока не было, и брать их неоткуда, пришлось со скрипом соглашаться на старые, однако Сергей Павлович ввел в них Нижинского, заметно усилив его партии. Теперь все внимание переключалось на высочайшие прыжки Вацлава и его умение «зависать» в воздухе.

При чем здесь какая-то Кшесинская? Пусть блистает на сцене Мариинского в похожих до тошноты партиях перед такими же похожими до тошноты завсегдатаями. Партер и ложи раз и навсегда оккупированы балетоманами со стажем, а раек в расчет не берется.

Поставив Кшесинскую в один ряд с молодыми балеринами, а то и вовсе на вторые роли, Дягилев фактически лишил ее возможности блеснуть перед парижской публикой и тут же за это поплатился. Разве могла Матильда Феликсовна простить такое вопиющее неуважение к своим талантам и возможностям? Царица Мариинки нажала на соответствующие кнопки… и Дягилев лишился не только обещанных двадцати пяти тысяч, но и возможности репетировать и использовать декорации Эрмитажного театра.

Это была полная катастрофа, только создававшаяся труппа практически оказывалась на улице.

Дандре осторожно посоветовал Павловой не рассчитывать на Дягилева, как бы тот ни был гениален и изворотлив.

– Аннушка, не лучше ли тебе закрепить свое место в Мариинском?

Павлова фыркнула:

– На полшага позади Кшесинской?!

Анна сидела, разминая, растирая ступни. Ноги болели всегда, не было минуты, чтобы эта боль отпускала, таков удел всех стоящих на пуантах, расплата за легкость движения на сцене – постоянная боль в ногах. От того, что к ней привыкаешь, эта боль не становится слабее или легче. И забывать о ней удается только в минуты танца.

Но это минуты, а кроме минут в сутках есть часы. Тогда тяжело, больно до слез.

Павлова помнила успех в Стокгольме, очень хотелось не просто повторить его в Варшаве и Берлине, но и продемонстрировать Дандре. Одно дело – аплодисменты и крики «браво!» в Мариинском, где приветствуют прежде всего балетоманы, а то и подкупленный раек, но совсем иное реакция зрителей, которые видят впервые. Успех у незнакомого зрителя куда ценней.

Анна знала, что если смогла завоевать сердца спокойных шведов, заставить их стоять под дождем под окнами гостиницы, то сумеет очаровать и всех других. Пусть Виктор увидит ее триумф, пусть убедится, что не зря столько лет способствовал ее карьере. Ему будет приятно.

Казалось, чего проще – испросить отпуск и отправиться следом за труппой? Павлова даже не настаивала, чтобы он жил в тех же гостиницах, нужно лишь, чтобы сидел в зале и радовался.

Но Виктор отказался ехать, отговорившись занятостью. И в Париж на Дягилевские спектакли тоже отказался. А потом она случайно услышала, как Дандре говорит по телефону, что будет в эти недели совершенно свободен.

Аня пожаловалась матери, больше некому. Она рыдала, закрыв лицо руками, а Любовь Федоровна уговаривала, гладя по голове, словно маленькую:

– Ты понять его должна, Нюрочка. Он барон, статский советник, важный человек, как ему ехать за балетной труппой? Даже если бы мужем был, все равно…

Тогда Анна успокоилась, позволила себя уговорить, что барону не годится разъезжать с балетной труппой, да и в Париж тоже не стоит ехать, там всегда полно русских. Это скомпрометирует не только его, но и саму Павлову.

Сам барон не оправдывался вообще никак, не считая себя обязанным. Разве мало того, что он дарит, преподносит, носит и выкупает то драгоценности, то меха, то зонтик… Нет, он был даже не против женитьбы на Павловой, но это потом когда-нибудь, когда она перестанет танцевать. Барону наблюдать, как его супруга выступает на сцене в коротеньких тюниках или вскидывает ножку в гран-батмане, не годится. Да и вообще, бароны не женятся на балеринах, неужели мало простой привязанности и обожания? Странный народ эти женщины, им непременно венчание подавай, словно без этого никак.

Павлова уезжала обиженной, несмотря на то, что Дандре вопреки возможному осуждению приехал на Варшавский вокзал провожать. Держалась отчужденно, попыталась намекнуть, что может и не вернуться.

– Аннушка, Париж, конечно, великолепен, но русской душе место в России.

Она вскинула большие глаза, вздохнула:

– Вы правы, барон.