Анна Павлова

Под аккомпанемент этого оркестра началось зрелище – старинная драма «Сусаноо и змей». Мне было легко следовать за сюжетом, столь точными и определенными были жесты. Сусаноо – легендарный брат богини солнца. Однажды, гуляя у реки, он видит китайскую палочку, плывущую по течению, и догадывается, что выше по течению живут люди. Он отправляется на их поиски и находит старика и старуху, плачущих и ласкающих девушку. Сусаноо спрашивает о причинах их горя, и старик объясняет, что у них некогда было восемь дочерей, но каждый год восьмиглавый змей из страны Коши приходил и пожирал одну из девушек, так что осталась только одна Чудесная дева. И вот теперь пришло ее время разделить судьбу сестер. Сусаноо заявляет, что он брат богини солнца и объявляет о своем намерении спасти Чудесную деву. Он превращает ее в гребень и вдевает его себе в волосы, велит старикам построить забор с восемью воротами и сварить большое количество очень крепкого сакэ, затем помещает по чану сакэ в каждые ворота. Появляется чудовище, приближается к изгороди и, просовывая свои восемь голов через восемь ворот, пьет сакэ и впадает в дрему. Сусаноо вызывает его на смертельную схватку и быстро побеждает. Он возвращает Чудесной деве ее прежний вид, и они сочетаются браком среди всеобщего ликования[36]. Разрубая кольца чудовища, он находит в его теле огромный и острый меч, который посылает в храм богини солнца в Исэ[37]. Этот меч, наряду с зеркалом и округлыми драгоценностями, которые были развешаны перед пещерой, стал символом Японии.

Кажется невероятным, что эта сложная и жестокая история может быть успешно рассказана языком танца и мимики нескольких человек, но даже нам, не знающим легенды, она показалась абсолютно понятной. Актеры были исключительно мужчины, и все в масках. Движения героя сильны и благородны; во всех жестах старика проглядывает почти комическая дряхлость: опираясь на палку, он неловко переваливается с одной ревматической ноги на другую. Гибкая, как тростинка, и грациозная Чудесная дева, носившая маску, отличавшуюся такой белизной (несмотря на многовековой возраст), словно была только что расписана, олицетворяла собой женскую прелесть и казалась несовместимой с мужественным юношей, которого потом нам представили как «героиню» драмы. Змей передвигался крадучись, его поступь вызывала ужас, маска была особенно страшной, увенчанной позолоченными рогами, и его ярко-красные волосы мели пол во время ходьбы.

На этом вечернее развлечение еще не было закончено. Словно для того, чтобы восстановить контакт с реальным миром, нам показали восхитительный комический танец, во время которого танцовщик надевал две маски: одну на лицо, вторую – на затылок. Поворачиваясь спиной к публике, он превращался в женщину! Павлова сочла эту интерпретацию особенно интересной и, повернувшись ко мне сразу после танца, сказала:

– Этот танец для тебя, Элджи.

Она тотчас же поняла, каким успехом этот танец будет пользоваться в Европе и что он подойдет именно мне. Это один из примеров, который полностью опровергает слухи, будто Павлова думала только о себе.

После представления ей подарили великолепное шелковое кимоно цвета темно-зеленого яблока с каймой из красных кленовых листьев. Его преподнесла одна из самых знаменитых актрис современного театра Кабуки Рицуко Мори.

Затем всем девушкам нашей труппы вручили японские сумочки для косметики, где лежали кисточки для пудры и маленькие книжечки с листочками румян для губ. Мужчинам же подарили портсигары. Мне достался портсигар из позолоченной лакированной кожи, я всегда бережно хранил его. Затем нас повели в другую комнату с кинематографическим экраном на стене, где показали фильм о нашем прибытии в Японию и об официальном визите всей труппы в Кагэцуэн в Тзуруми. После этого вечера, который всегда хранил в памяти как один из самых чудесных вечеров в моей жизни, я вернулся в «Империал-отель» и поклялся, что если даже останусь без единой иены к концу нашего пребывания в Токио, я изучу, насколько возможно, японский танец.

Изучение, как я вскоре узнал, означало главным образом неизучение. Мацумото Коширо, мадам Фуджима, его супруга, и мисс Фюме, его ассистентка, проявляли доброту и понимание. Наши беседы проходили не без труда, хотя к этому времени я гордился своим японским.

– Wakarimasu-Ka? (Ты понимаешь?)

Я смотрел на свои руки и ноги.

– Wakarimasen. (Я не понимаю.)

Снова и снова они показывали мне, что делать, и продолжали до тех пор, пока я с уверенностью не мог ответить: «Wakarimasu». (Я понимаю.)