Я с нетерпением ждал поездки в Париж. Никогда не был там прежде, и он превзошел мои ожидания. Мы танцевали в «Театре Елисейских полей» в одной программе с группой артистов варьете. Мне кажется, это была плохая идея, тем более что там был один артист, исполнявший в первом отделении присядку на бочонке, ему и доставался весь гром аплодисментов, лишая успеха гопак, как бы хорошо мы его ни танцевали. В первый раз приехав в театр на репетицию, мы увидели одно из последних представлений негритянского ревю, заканчивавшего свой сезон. Наверное, было не слишком интересно, так как я уснул прямо в кресле. Проснувшись, увидел самую тощую в мире девчонку, скакавшую по сцене в трусиках из белых перьев, в доходящих до лодыжек белых сапожках, по краю отделанных перьями, с оригинальными кожаными носками; костюм завершался воротником из перьев. Какое-то мгновение я не мог понять, проснулся я или все еще сплю.
Естественно, мы отправились в «Оперу» и осмотрели зал для занятий, имевший такой же наклон, как и сцена. Мы также посетили «Фоли-Бержер», и он нас удивил только своей посредственностью, самое большое наслаждение доставило нам выражение лица одной из наших девочек-кокни из кордебалета. Кто-то отважился устроить представление danse du ventre[63]
, но после нашей поездки на Восток он показался нам скучным. Где-то мельком мы увидели Лои Фуллер в антивирусной маске, только что заканчивавшую репетицию. Несколько раз я видел Удая Шанкара, поскольку он теперь преподавал в Париже. Я воспользовался случаем и взял у него несколько уроков. Он научил меня замечательным упражнениям для рук, которые показались мне неоценимыми для всех восточных танцев. Когда я разучивал новые па, он собственноручно аккомпанировал мне на маленьком барабане. Выступление нашей труппы не пользовалось большим успехом в этом сезоне, думаю, потому, что мы не предлагали каких-либо причудливых новинок. Однако «Кокетство Коломбины» и «Лебедь» пользовались таким же огромным успехом, как в Лондоне и Берлине.Павлова участвовала в гала-представлении своего собственного балета «Осенние листья» в «Опере». Надеюсь, что хореографическое произведение Павловой никогда не возобновят. Его никогда не сможет отрепетировать или исполнить кто-нибудь другой, крайне трудно было бы найти и подходящий кордебалет, произведение в целом стало бы совершенно иным. Репетиции «Осенних листьев» отличались особой требовательностью; только Павлова была способна превратить танцовщиков-людей в падающие листья, рассеянные северным ветром. Однажды в Лондоне в труппе появилась новая девушка, отличавшаяся эгоизмом и энтузиазмом, умудрившаяся испортить каждую линию и каждую группу. Когда бы Павлова ни остановила танцующих, причина была все в той же девушке. Чем чаще ее поправляли, тем упрямее она становилась и тем хуже танцевала. Я не помню, чтобы Павлова когда-нибудь сдавалась, но в этот вечер программу изменили, «Осенние листья» заменили «Восточными впечатлениями». Возвращаясь домой, упрямая девушка увидела в автобусе другую танцовщицу труппы, подошла и, сев рядом, сказала: «Не думаю, чтобы мадам действительно рассердилась на меня, а ты как думаешь?»
Искусство Павловой было по сути своей живым, частью ее. Балет «Осенние листья» был не только великим произведением хореографического искусства, но он нес с собой дыхание странной поэзии, которую я ощущаю, когда слышу музыку, так же как, скажем, «Стрекоза» неотделима от движений Павловой. Только гений мог создать великое произведение на основе столь незначительной истории. Исполнение этого балета было своего рода фирменным знаком труппы. Иногда у Павловой уходили годы на то, чтобы обучить девушек танцевать в полном соответствии с ее замыслом. Лучше всего я смогу описать впечатление от просмотра «Осенних листьев», процитировав древнеяпонского поэта, написавшего при виде осеннего пейзажа поэму, которая начинается словами: «Тысяча мыслей нежного смутного сожаления толпятся в моей душе».
В Париже мне довелось испытать незабываемое впечатление: Павлова попросила меня поехать вместе с ней в Сен-Клу посетить дом, который она основала для русских девушек-эмигранток. Мы дали много благотворительных представлений на содержание этого дома, для труппы это означало дополнительную работу. Был туманный осенний день, и мы не видели Парижа за Сеной. Но атмосфера дома очаровала меня. Эти девушки не производили впечатления живущих за счет благотворительности, их явно воспитывали с разумной простотой. Я почувствовал, что только великий художник может сделать дом прекрасным без расточительности. Все девочки говорили на нескольких языках, и каждая из них обучалась какой-либо профессии. Павлова выглядела на удивление счастливой рядом с этими молодыми девушками, к которым относилась как к детям. С тех пор, когда я слышал о дополнительном представлении в пользу приюта, я больше не сетовал, теперь я знал, ради чего танцую.
Глава 9. Южная Африка