Он сказал следующее: «Сегодня я не впервые приношу
доказательства моей верности и преданности народу римскому; с той поры как
божественный Август даровал мне права гражданства, я избирал себе друзей и
врагов, помышляя только о вашем благе, и не из ненависти к родной стране (ведь
предатели омерзительны даже тем, кому они отдают предпочтение), а потому, что
считал одно и то же полезным для римлян и германцев и мир мне был дороже войны.
Итак, похитителя моей дочери и нарушителя договора, заключенного с вами, я
обвинил пред Варом, который тогда начальствовал вашим войском. Встретив
равнодушие со стороны полководца и не находя достаточной защиты в правосудии, я
просил бросить в оковы меня самого, Арминия и остальных заговорщиков:
свидетельница — та ночь, — о если б она была для меня последнею! Все
случившееся в дальнейшем позволительнее оплакивать, чем оправдывать; и Арминий
был закован мною в цепи, и я сам претерпел их от его приверженцев. И когда
явилась возможность обратиться к тебе, я предпочел старое новому и покой —
волнениям, и не ради награды, но чтобы снять с себя подозрение в вероломстве и
стать полезным германскому народу посредником, если он предпочтет раскаяние
гибели. Прошу снисходительно отнестись к юношеским заблуждениям сына; о дочери
скажу откровенно, что она прибыла не по своей воле: тебе дано рассудить, что
перевешивает: то ли, что она зачала от Арминия или что порождена мною». Цезарь
в милостивом ответе обещает его детям и родичам безнаказанность, а ему самому —
пребывание в прежней провинции. После этого он отвел назад войско и по
внесенному Тиберием предложению получил титул императора. Жена Арминия родила
ребенка мужского пола, который был воспитан в Равенне; о том, как над мальчиком
насмеялась судьба, я расскажу в своем месте[90].
59.
Слух о том, что Сегест передался римлянам и ему
оказан благосклонный прием, воспринимается одними с надеждой, другими — с
горечью, смотря по тому, были ли они против войны или стремились к ней.
Похищение жены и то, что ее будущее дитя обречено рабству, приводили Арминия,
гневливого и от природы, в безудержную ярость, и он носился среди херусков,
требуя, чтобы они подняли оружие на Сегеста, оружие на Цезаря. Не воздерживался
он и от поношений: превосходный отец, выдающийся полководец, храброе войско,
столько рук, которыми увезена одна женщина! Перед ним полегли три легиона и
столько же легатов[91]; он ведет войну не
предательски и не против беременных женщин, но открыто и против вооруженных
врагов. В священных рощах германцев еще можно видеть значки римского войска,
которые он там развесил в дар отечественным богам. Пусть Сегест живет на
покоренном берегу[92], пусть его сын снова
станет жрецом у алтаря смертному[93], —
германцы вовек не простят, что между Альбисом и Рейном им пришлось увидеть
розги, и секиры, и тогу[94]. Другие
народы, не знакомые с римским владычеством, не испытали казней, не знают
податей. Германцы же избавились от всего этого, и с пустыми руками ушел от них
этот причисленный к богам Август, этот его избранник Тиберий; так неужели они
станут бояться неопытного юнца[95] и
мятежного войска? Если они предпочитают родину, предков и старину господам над
собою и новым колониям[96], пусть лучше
пойдут за Арминием, который ведет их к свободе и славе, чем за Сегестом,
ведущим к постыдному рабству.
60.
Эти речи подняли не только херусков, но и соседние
племена; примкнул к Арминию и его дядя со стороны отца Ингвиомер, издавна
пользовавшийся у римлян большим уважением, и это еще больше озаботило Цезаря.
Чтобы не встретиться с объединенными силами неприятеля, он посылает Цецину с
сорока когортами римлян пройти через земли бруктеров к реке Амизии и отвлечь
врага, а конницу ведет в область фризов префект Педон. Сам Цезарь перевозит на
кораблях по озерам четыре легиона; пехота, конница и корабли одновременно
прибыли к названной реке. Нашими союзниками в этой войне стали и хавки,
предложившие выставить вспомогательные отряды. Бруктеров, поджегших свои
селения, рассеял Луций Стертиний, посланный Германиком с отрядом
легковооруженных; истребляя неприятеля, он среди добычи обнаруживает орла
девятнадцатого легиона, захваченного врагами при поражении Вара. Затем войско
проследовало до наиболее отдаленных границ бруктеров и опустошило земли между
реками Амизией и Лупией, неподалеку от Тевтобургского леса, в котором, как
говорили, все еще лежали непогребенными останки Вара и его легионов.