— Мой костюм? Я же сказала, что со мной всё в порядке. Но… конечно, — поколебалась Кетси'Олам.
Волуска подозвала её ближе и стала водить своим устройством по всей лоскутной сетке, составляющей костюм капитана. От прибора исходил тусклый ультрафиолетовый свет. Она провела им по всему телу Кетси, и только в конце на спине появилась крошечная отметина ультрафиолетового цвета, а затем ещё несколько и ещё — подобно трещинам на льду.
— Микроразрывы, — вздохнула Ирит Нон. — Ни один материал не может подвергаться стресс-тестам в течение шестисот лет в криокапсуле при температурах намного ниже органических допусков. Я не верю, что создатели этих капсул когда-либо предполагали, что такие, как вы и я, наденут костюмы, чтобы уснуть на века. Вы могли быть в порядке, если бы не надели.
Капитан, наверное, выглядела шокированной. С кварианцами никогда нельзя было сказать наверняка. Но поза производила впечатление, что сейчас её можно сбить с ног, просто дохнув на неё.
— «
— Да, ну или, возможно, в следующий раз только ты, — хмыкнула волуска.
— Я заражена, — тихо сказала Кетси.
— С мрачным юмором: Добро пожаловать в клуб, — прогудел Йоррик. Его конечности были такими тяжёлыми, как будто он застрял в болоте. Он едва мог думать. Он пытался собраться с мыслями. —
— Как долго длится инкубационный период? — спросила Кетси. — Я плохо себя чувствую. Так ведь? Или нет. Не могу сказать.
Она кашлянула для проверки.
— С сожалением: У меня не было возможности наблюдать за пациентом с момента первого контакта, поэтому я не могу предоставить эту информацию, — вздохнул Йоррик. Кто знал, сколько времени прошло с того, как был заражён Джалоск?
Анакс Терион и Борбала Феранк появились в холле почти бесшумно, несмотря на то, что несли большой ящик с электронными запчастями.
— Здорово, Йоррик, огромная ты глыба, — сказала батарианка. — Как у тебя дела? Мы… эх. Нам понадобится микроскоп. И… И аквариум тоже. И что бы там ни осталось от процессора, который мы тебе принесли. Тебе это всё больше не нужно, верно?
Анакс заполняла контейнер, а Йоррик за ней наблюдал. Что он мог сказать? Открытая дверь, отсутствие Исса, люди, бродящие по медотсеку и выходящие из него, как будто карантинных протоколов никогда и не было. Она вздохнула. Йоррик вздохнул. Это был мир вздохов и отсутствия решений. Как он мог сказать им? Как они могли не знать? Как они могли не чувствовать его запах? Запах его собственных органов, пожирающих самих себя, густо висел в воздухе, слаще цветов, почти как леденец, только отвратительный. Но они, похоже, не замечали. Он так устал. Очень устал.
— Я буду непростительной оптимисткой, если спрошу о лечении, Йоррик? — рискнула капитан.
— Безнадёжно: Прощаю вас. Но не знаю, что, по вашему мнению, я могу сделать без работающей вирусологической лаборатории. Игрушечными инструментами можно идентифицировать вирус. Но не излечить его.
Элкор уставился на разорванного, наполовину взорвавшегося волуса. Он снова попытался сосредоточиться на чём-то хорошем, чистом, чём-то вроде любви и жизни.
— Пораженческим тоном: Проблема в мутации. У Фортинбраса было достаточно времени для развития. Сотни лет. И я должен убить его за день? Это невозможно, разве что у меня будет столько же времени, сколько было у него.
Йоррик не был уверен, что другие услышали его слова так же, как те прозвучали у него голове. Но они, казалось, поняли. Ему не хотелось, чтобы они запаниковали. Пациент может запаниковать. Врач — никогда.
Анакс Терион остановила его:
— Что ты имеешь в виду? Это займёт куда больше времени?
— Кто такой Фортинбрас? — вмешалась Борбала. Все её проигнорировали.
Йоррик вздохнул и перенёс часть веса на задние ноги.
— Исчерпывающее объяснение: Мы точно не знаем, как долго вирус жил в пассажирах в криостазисе, но это был длительный период. Годы. Десятилетия. Возможно, столетия. Ни одному вирусу в истории Вселенной не удавалось так долго размножаться, даже пусть замедлившись от холода, без постороннего вмешательства, лечения или смерти носителя. В крови этих пассажиров прошло его безумное детство. Защищённое. Культивированное. Он смог вырасти таким сильным. Смог найти идеальное решение единственной проблемы вируса: как жить и распространяться. Грустно: Я заговариваюсь. Здесь я бессилен. Глубоко депрессивным тоном: Будь у меня нулевой элемент, с этого можно было хотя бы начать.
— Нулевой элемент? — резко спросила батарианка.