Annotation

Но в ту минуту он не мог знать будущего. В ту минуту он ничего не мог знать, кроме единственного — он умер, и он родился заново. Видя ее глаза.

Ее глаза. Затаить дыхание и глядеть в них. В мире нет ничего важнее именно этого времени, когда они не скрыты опущенными ресницами, не играют, не кокетничают, не блестят предательскими слезами. Они не затуманены. Она ясны и ярки. Их синева затапливает все вокруг, затмевая небо. Эти глаза пьянят сильнее поцелуев и запретных мучительных ласк, от которых горит душа и сгорает тело.

Ее глаза, умеющие лгать так сладко, что любая правда померкнет возле этой лжи. Пусть так. Он готов был и к этому. Он сам себя вогнал в это. И не жалел ни минуты.

Всего лишь секунда. Быть может, меньше. Он, пресыщенный и изможденный. Она — порочная и ненасытная. Они стоили друг друга.

Она пролила на него вино — едва ли нечаянно. Он сделал вид, что поверил в ее неосторожность. Она подняла на него взгляд. И все было кончено, когда красное пятно продолжало расползаться по его груди.

Его жизнь прекратилась в одно мгновение. Он увидел ее. И родился заново.

Глава 17. Трах!

Следующие дни после того, как Анна побывала в СИЗО, текли вяло и уныло. В университет не ходила — купила в поликлинике больничный. Спала, ела, дышала. Ни о чем не жалела. Знала, что по-другому быть не могло. Она должна была выдохнуть десятилетний ком, разрывающий изнутри. И верила, что теперь, наконец, живет.

За это время Заксу продлили срок содержания под стражей, несмотря на все усилия команды адвокатов. Анна предполагала, что не обошлось без Алексея, но напрямую не спрашивала. Несколько дней она его даже не видела. Избегала. Знала, что станет просить у Власова новое разрешение на встречу. Отговаривалась от себя тем, что он обещал без нее сдохнуть. А это по-прежнему легко. Понимала, что он к ней не выйдет. Но было одно, что не давало ей покоя.

«Я не убивал Андрея. Я падаль, но его не убивал».

Он не оправдывался в том, что произошло в ее доме в Двугорском. Он не пытался объяснить своих поступков. Но настаивал на том, что не причастен к смерти Андрея. Будто для него это было важным.

«Я не убивал Андрея. Я никогда бы его не тронул. Я падаль, но его не убивал».

Долгие годы Анна позволяла себе оставаться холодной, уверенная, что движется в правильном направлении. Теперь началась горячка. Раз за разом она спрашивала себя, могла ли ошибиться.

Анна слышала его голос, когда бродила из угла в угол по квартире, которую снимала теперь за городом, когда засыпала, когда торчала в больнице.

Впервые она боялась. Анна боялась проявить слабость и пожалеть его.

Однажды вечером, в попытке избавиться от бестолковых мыслей, читала что-то про Древний Рим, обнаруженное в хозяйском книжном шкафу, когда в квартиру неуверенно постучали.

Привалившись к стене возле двери, не глядя ей в лицо, на пороге стояла Таня.

— Пустишь? — спросила она глухо.

— Зачем приперлась? — полюбопытствовала Анна, впуская ее.

Таня отлепилась от стены. Сделала шаг внутрь. И лицо ее попало в резкий свет электричества, обнажая то, что она пыталась скрыть, не поднимая головы.

— Больше некуда, — сиплым голосом ответила она.

На щеке под нижним веком красовался кровоподтек. С той же стороны на скуле счесан участок кожи. Хуже всего были глаза — абсолютно больные, будто у нее жар.

Анна закрыла за ней дверь и кивком пригласила в комнату.

— Что случилось?

— Клиент, — сделав несколько шагов, Таня стащила с себя куртку. — Я долго тебя искала. Оказывается, Питер большой. Если бы не твоя любимая кондитерка, хрен…

— Зачем искала?

— Я не знаю зачем, — выдохнула Таня и почти упала на диван, тут же скривившись от боли. — Аня… я так влипла…

Анна осталась стоять.

— Говори уже, — голос ее стал мягче.

— Мне, наверное, деньги нужны… И уехать куда-нибудь… Ты же поможешь?

— Ты что, грохнула кого? — усмехнулась Анна.

Таня вскинулась, подняла на нее взгляд и впилась глазами в ее лицо. Она была затравлена. Как дикий зверь, который чуял псов.

Смешок замер где-то у Анны в горле. Она резко замолчала и долго смотрела на подругу. Потом выговорила:

— Я помогу, если ты, наконец, объяснишь, что случилось.

— Аня, я… — прошептала Татьяна… — он меня снял у мадам… Но только на дом… Я не знаю, сколько он ей отвалил, что она на дом позволила… Он меня сперва там, в «Носороге», потом увез… Вряд ли мадам показания давала, у нас же не бордель, нам шум не нужен… Но какого хера она меня отпустила, знала же, что на дом просто так не везут!

Мадам Ламберт знала. Но клиент попался привередливый. И гонорар впечатлял. Она придирчиво рассматривала Татьяну прежде, чем «выпустить» ее к людям. За два месяца Веревкиной удалось привести себя в порядок. Во всяком случае, тело казалось подтянутым. Личный врач мадам, осмотрев девочку, сказал, что она может работать. Это можно было считать удачей. Таня вернулась на свое место.

— Он сказал, что на всю ночь, — негромко поясняла мадам. — Если понравишься, будет у тебя постоянный клиент. Согласись, в твоем случае это лучший вариант. В общем, будь умницей, сумеешь подработать.