Аномалия

В окошке кухни появился повар, поставил глубокую тарелку с дымящимся завтраком. Бобер передал заказ Виктору, вручил завернутые в салфетку нож и вилку, подал два куска хлеба:

– Садись, кофе принесут.

Виктор осторожно взял горячую тарелку, сел за ближайший столик. С удовольствием втянул смешанный запах картошки и жареного мяса, не спеша стал есть. Официантка Нина принесла кофе, махнув длинными ресницами. Виктор проводил взглядом ее удаляющуюся в сторону кухни фигуру, отправил в рот сочный кусочек жаркого.

Рядом скрипнул стул, на столешницу упала тень. Виктор перевел взгляд на севшего за его столик человека. Им оказался институтский, притащивший с собой недопитую бутылку водки. На мятом пиджаке висели крошки от бутерброда, галстук был развязан и болтался, словно дохлая змея. Молодой, с полными губами и прямым, словно стрела, носом. Он, сфокусировав взгляд, посмотрел на Виктора, поднял вверх брови:

– Ой, извините, я вас перепутал. Можно я тут… Ну, посижу?

– Отвали, – Куликов отодвинул на другой конец стола чашку с кофе, отвернулся в сторону. Но институтский что-то пробурчал, вновь обратился к Куликову:

– Я сильно извиняюсь, но я не знаю никого. Меня Пашей зовут. Вы инсайдер?

Виктор не ответил, медленно пережевывая мясо.

– Я вижу, что инсайдер, у вас взгляд такой… ищущий, – Паша посмотрел на стопку в своей руке, словно видел ее впервые, отставил в сторону. – Я сегодня первый раз был в Медузе. Все так странно, даже птицы не летают. Я вам не мешаю?

– Мешаешь, – ответил Виктор.

– Город-призрак, – как ни в чем не бывало продолжил институтский, задумчиво глядя куда-то вдаль. – Перекресток вчера и сегодня. Это поэт сказал… Как его? Черт, забыл. Я же теоретик, из лабораторий ни ногой, а тут! Такое откровение, такой удар по всем жизненным устоям.

– Слушай, что вы всегда ко мне подсаживаетесь? – не выдержал Виктор. – На мне что, написано «Это – тот самый парень»? Что ты ко мне пристал со своими жизненными устоями, Паша?

Институтский словно очнулся, словно выплыл из своих внутренних переживаний, удивленно посмотрел на Куликова:

– Простите, я тут задумался. Вы что-то сказали?

Виктор сдавленно застонал, но сдержался, хотя желание двинуть по наивной роже Паши было сильным.

– Вы очень неуравновешенны, – пожурил его институтский, сокрушенно качая головой. – Вы слышали про «цвета радуги»?

– Нет, – угрюмо ответил Виктор, громко отхлебывая кофе.

– Существует общепринятое мнение, что наша Вселенная имеет… как бы сказать?… Ну она цельная, как пластинка. Сплошной диск, спаянный из единого вещества пространства и времени. Но я утверждаю, что нет, – Паша многозначительно поднял вверх палец. – Нет, это не так! Вселенная фрагментарна. Ну фасеточная, если так понятно. Как мозаика. Вам понятно?

Виктор промолчал.

– Вижу, что понятно. Но не пытайтесь спорить со мной, я докторскую защитил на эту тему!

– Господи, одни академики кругом, – буркнул Виктор.

– Так вот, – Паша тяжело облокотился на стол, – существует только здесь и сейчас, нет никаких там и тогда. И причем для каждого объекта это «здесь» разное, свое, – институтский блеснул глазами, увлеченно седлая любимого конька. – Для каждого – разное. Чуточку, но разное. Словно каждый читает одну и ту же книгу, но с разными переводами. Вы читали разные переводы Толкиена? Суть одна, но детали отличаются. Мы проводили опыты. Любой человек скажет, что в одну сторону дороги идти легче, чем в другую, хотя дорога одна и та же. Или вот – трамваи. На одной остановке их ждешь долго, а уже на следующей остановке они приходят практически мгновенно. Наш мир разбит на такие отрезки, словно мозаика. Я повторяюсь? В каждом таком отрезке свои законы, свое течение времени, свой цвет. Но там, – Паша неопределенно махнул рукой, – эти отрезки хорошо спаяны, мы их не замечаем. А тут, в Медузе, эти швы разошлись, разъехались. Вот, к примеру, мы сидим вот тут, но я вас вижу, а вы меня – нет. То есть вы есть в моей версии бытия, а меня в вашей нет. Аномалия. Не смейтесь, я не настолько пьян. Опишите мне цвет стола. Он серый? А мне он видится светло-черным. Поверьте, это не зависит от стороны освещения или от степени восприятия. Просто мы в разных отрезках, в разных «цветах радуги». Было такое, когда вы что-то видите, слышите, а ваши друзья – нет? Или вы спорили из-за цвета машины? Знаю, что бывало. В Медузе это более явно, более ярко. Медуза ведь для каждого своя. А вы говорите – глупость.

– Я вообще молчу, – Виктор сам того не заметил, как заслушался пьяного собеседника. – Может, ты знаешь, откуда она появилась? – закинул пробный камень Куликов.

– Нет. То есть да, знаю. Там выброс был чего-то, – институтский неопределенно помахал рукой: – Не помню. Но на самом деле это не так, – он подался вперед и заговорщицки прошептал: – На самом деле вследствие микровзрыва произошел пространственный катарсис и появилась дыра в другое измерение. Бум, – Паша хлопнул себя ладонью по лбу, – и наш город с жителями там. А его двойник, из другого мира, возник тут, но с жителями оттуда.

– А ловушки тогда что?