Аномалия

Через три дня мне разрешили вставать, и у нас появилась новая тема для разговоров – цветы. Между двумя блоками комнат, связанных коридором, находилось большое пространство для отдыха: зал с диванами, столиками и книжными полками, разделённый на несколько зон прямоугольными ящиками с растениями. Здесь росли кофейные деревья, пальмы, фикусы, монстеры и каламондины (каламондин – гибрид мандаринового дерева с кумкватом. – Прим. автора), листья которых благоухали нежным цитрусовым ароматом, а на каждом столике стояла плоская тарелка с суккулентами. На высоком потолке в нарочном беспорядке были закреплены десятки ламп, имитировавших смену дня и ночи.

Был вечер. Мы сидели на диване у дальней от входа стены, рядом с каламондином, который особенно мне полюбился. Виталина отлично разбиралась в комнатных растениях, и теперь у неё появился внимательный слушатель. Мне было интересно абсолютно всё: происхождение, название, особенности ухода.

– Дома тоже такой рос. Мы называли его «мандаринка», он даже плоды давал. Благодаря нему я растения и полюбила. Однажды его уронила кошка – горшок разбился, и вся земля рассыпалась. Я так переживала; мне казалось, что если корни оказались на воздухе, то для растений это верная смерть. Помню, что проревела весь день, – она улыбнулась. Совсем лёгкая улыбка, еле заметная, смущённая. Лицо девушки – маска скромности и загадочной грусти – почти не выражало эмоций, и лишь в такие моменты, во время нашего общения, они начинали проявляться в мимике, в интонациях. Это было так непохоже на Юлю и других медсестёр: те улыбались ярко, неестественно, будто напоказ.

Я попытался представить, как на деревце смотрелись бы оранжевые шарики. Вспомнился Новый Год. Образы смутные, обрывочные, но тёплые и радостные. Это сочетание оранжевого и зелёного накрепко связалось у меня в сознании с домом и праздником, вот только подробностей никак не припомнить…

Виталина повернулась ко мне:

– Новогодний, правда? Хотя это банально…

– Вовсе нет! Хорошо же, когда у людей есть общие, всем понятные символы.

– Да, наверное хорошо.

Виталина рассказывала мне о своём детстве, любимых игрушках, о том, как боялась воды и долго не могла научиться плавать. А научившись, полюбила плавание и стала ходить в бассейн на занятия. Голос девушки был тихим, на грани шёпота, мягким, успокаивающим и вызывающим доверие. Рядом с ней всегда было комфортно. Это приводило к тому, что я не мог первым прервать общение (к чему взывало чувство долга), не мог попросить оставить себя наедине с планшетом, в котором ждали недостающие куски мозаики, выпавшие из картины реальности.

Я часто думал о Владе. Тот факт, что он находится на подводном крейсере, представляющем главную угрозу для нашего врага, наполнял меня сосредоточенностью на своей задаче, ответственностью за его жизнь. Мы оба – телепаты. Но к сожалению, это вовсе не означает, что мы можем в любой момент мысленно поговорить друг с другом. Всё устроено гораздо сложнее…

Контакт отнимает очень много сил. Доктор говорил, что человек может даже умереть, если не будет как следует подготовлен. К тому же в девятом отделе опасались, что моё ранение затрагивает ткани, связанные с телепатическими способностями. Восстановление приближало меня к сеансу связи, поэтому я старательно следовал всем предписаниям персонала и, должно быть, казался врачам идеальным пациентом.

Глава 10

Рассмотреть своё ранение я смог лишь на шестые сутки. Регенератор – сложный аппарат, покрытый мягкими отростками с одной стороны и трубками подачи раствора с другой – сняли, и стал виден овальный ожог с затянувшимся отверстием в центре. Даже сейчас это выглядело пугающе: ранение волновым оружием в область сердца… По словам доктора Карцева, шансы выжить тогда оценивались в десять процентов.

Моё восстановление затягивалось. Генерал нервничал: наш вычислитель, день и ночь отслеживающий действия тысяч единиц вражеской техники, прогнозирующий новые возможности неприятеля, хотел как можно скорее загрузить исправления в разумы Прототипов. Счёт шёл уже на дни, и общее напряжение начало передаваться и мне.

Волнение. Это могло стать большой проблемой. Доктор Карцев, зайдя в комнату после ужина и сев рядом с кроватью, нахмурившись, листал данные последнего сканирования головного мозга:

– Тело будет готово к контакту через двое, самое позднее через трое суток. Но разум… – доктор посмотрел на меня сквозь стёкла очков. – Кайнын, ты не начал вспоминать?

Я покачал головой. Мне было лучше. Я чувствовал себя увереннее с каждым часом, знал, что делаю и ради чего. Но прошлое оставалось всё той же книгой без страниц. Доктор вздохнул:

– Главное – не отчаиваться. Мы тут придумали одну экспериментальную терапию. Комплексное воздействие на нервную систему; в теории должно быть исключительно эффективно. Попробуем прямо сегодня, если ты не возражаешь?

Я не возражал.