Аномалия

– Прости. Ты вчера оказался в роли подопытного для эксперимента. Оборудование ещё сырое, и данных было мало…

– Андрей Петрович, не переживайте. Если это поможет делу – я готов на что угодно.

– И всё же хотелось бы минимизировать риски… – доктор глубоко вздохнул и продолжил. – Кайнын, есть вероятность, что завтра нас эвакуируют на резервную базу.

Я удивлённо взглянул на него:

– Эвакуируют? Зачем?

– У военных появилось подозрение, что местонахождение комплекса известно нашему противнику. Пока они разбираются в ситуации, генерал считает правильным перестраховаться. Такое уже было год назад, просто ты…

Доктор замолчал, не договорив фразу. «Просто ты не помнишь» – закончил я в голове. Я действительно не помнил. Ни прошлой базы, ни моего знакомства с проектом, ни людей, окружавших меня. За несколько дней усердного изучения документов, разговоров с доктором и генералом я, казалось, восполнил большинство пробелов в знаниях. Но память человека не просто набор информации. Это сложная субстанция, в которой эмоции, ощущения, собственное отношение к событиям запоминаются вместе с этими самыми событиями; где имя знакомого человека и изображение его лица неотделимы от его мимики, характера, интонаций. Память хранит объективное вместе с субъективным, и никак иначе.

Я смотрел на широкие листья стоявшего у дивана растения и пытался понять, что же меня беспокоит. Не память – с этим я смирился, предоставив всё природе и времени. Но что тогда? Возможная эвакуация? В конце концов, это рутинная процедура для людей, связанных с проектом такого уровня. В каком-то смысле даже изначально запланированная – не зря же существуют запасные лаборатории…

В этот момент доктора вызвали по интеркому. Я так и не успел задать ему вопросы, крутившиеся в моей голове.

* * *

На ужин была гречка с печенью и маленькое яблоко, светло-зелёное, с едва наметившимися красноватыми полосками на одном боку. Виталина сегодня так и не появилась. Может быть, военные проверяют сотрудников? Или простуда? В стерильных условиях базы подхватить простуду практически невозможно, но это было бы самое простое, а главное, безопасное объяснение.

Я написал доктору, что хотел бы поговорить, но ответа не было. Дежурная медсестра, девушка лет тридцати с восточными чертами лица, сообщила, что доктор срочно покинул базу и вернётся завтра. Странно, почему он не предупредил меня? Должно быть, дело действительно срочное и важное…

Засыпая, я вспоминал Камчатку. Мы с дедушкой идём по берегу. Повсюду следы медведей, но мне не страшно: медведи не враги, а такие же обитатели этих мест, как и мы. Они тоже охотятся и радуются вкусной свежей рыбе. Бывает ли медведям одиноко?

* * *

В девять утра Юля привезла завтрак. Это было неожиданно, ведь ходить мне никто не запрещал. Я удивлённо посмотрел на неё:

– Как раз собирался в столовую… Вставать нельзя?

Девушка улыбнулась:

– Нет-нет, просто я подумала, что здесь читать будет спокойнее. Доктор просил передать это, – она протянула мне чёрный конверт с голограммой «совершенно секретно». – Ознакомишься за завтраком? Я зайду через тридцать минут.

Распечатав конверт, я вытащил листок сероватой бумаги с проступающим защитным узором и водяными знаками: доктор предупреждал меня, что сегодня в полдень состоится пробный сеанс связи. Сам он не сможет присутствовать, его заменит доктор Пуац – мне надлежало выполнять все его инструкции. Дата, подпись, печать девятого отдела.

Странно.

Доктор должен присутствовать. Он один знает всю процедуру; без него, судя по документам, связь ещё ни разу не проводилась. К тому же эта внезапность! Готов ли я?

Размешивая кусок масла в овсяной каше, я пытался придумать объяснение происходящему. В лаборатории ещё со вчерашнего дня повисло ощущение тревоги, скрытой опасности. Видимо, ситуация требовала срочных, отчаянных мер. Доктор, генерал, участники проекта – все верили в меня. Я не должен их подвести. В любых условиях нужно просто стараться по максимуму, и у меня достаточно способностей для этого. Если доктор считает, что я смогу, то почему я должен сомневаться в себе? Доктор знает меня лучше всех, лучше меня самого. Он знает меня абсолютно. Мои мысли и переживания занесены в таблицы, превращены в цифры сложными машинами. Этот листок не только высшая степень секретности, но и высшая степень доверия.

Вернув себе боевой настрой, я закончил завтрак и убрал послание обратно в конверт. Теперь надо встать и размяться. Я снял халат, повернулся… и замер. На столе сидел человек в клетчатой рубашке.

Жестом, уже знакомым мне по Аномалии, он поправил манжет, и не глядя на меня, спокойным голосом произнёс:

– Не говори им. Никому, даже доктору.

Опять галлюцинации?

Его существование внутри мира Аномалии было более-менее естественным, но появление здесь, в реальности, противоречило самому здравому смыслу. Галлюцинации – это неготовность. Моя неготовность выполнить миссию. Что мне делать? Мне так нужно поговорить с доктором…

– Нет, не нужно. Я не галлюцинация. Повторяю – никому не говори цифры.