Аномальная зона

Фролов, дождавшись очереди, после того, как баландёр шлёпнул ему на дно миски липкий комок овсяной каши, прихватив ломоть с четверть булки, пристроился на свободном месте на лавке за общим столом. Поковыряв ложкой клейкое варево, предложил недоеденное соседу. Тот с готовностью подставил свою посуду, а потом ловко покидал кашу в рот, промычав нечленораздельно то ли благодарность щедрому новичку, то ли угрозу в его адрес.

Ударили в рельс.

– Выходи на развод! – закричали дневальные.

Зеки потянулись из-за стола к центру подземелья, скучковались по бригадам, а милиционеру, не знавшему, куда приткнуться, Лом указал на место рядом с собой:

– Встань тут, я позже тобой займусь…

Когда основная часть каторжан разбрелась по рабочим местам, нарядчик обернулся к Фролову, не без одобрения хмыкнул:

– А ты, оказывается, мусорок резкий. Хряпу голыми руками завалил…

– Делов не знаю, – пожал плечами капитан. – Никакого Хряпу в глаза не видел… Да и потом: с чего на меня братве нападать? Пахан обещал не трогать.

– Одно дело – приговор тебе вынести по понятиям и на ножи поставить. Тут бы ты не отмахнулся – навалятся толпой и запорют. Другое – если Хряпа хотел на тебе в авторитеты подняться. По своей, так сказать, личной инициативе. Тут уж кто кого. И то, что ты его замочил, – правильно. Другие трижды теперь подумают, прежде чем с тобой вязаться. Но и ты хвост не задирай. Лагерная жизнь так устроена, что, если захотят, – всё равно кончат. Не пером в бок, так кайлом по затылку. Так что не зевай, ходи да оглядывайся… Теперь о работе. Будешь баландёром у рабсилов.

– Жратву, что ли, таскать? – уточнил милиционер.

– Таскать они сами будут. У них силы невпроворот. А твоя задача – хлёбово на порции им делить. И следить, чтоб зверьё между собой не дралось и хавку друг у друга не отнимало.

Фролов озабоченно почесал затылок:

– А они как, послушные? Сам же говоришь – силища у них необыкновенная. Как же я с ними справлюсь?

– Ты же человек! А человек – царь животного мира! – хохотнул нарядчик. А потом пояснил: – Представь, что ты укротитель. Тигров или горилл… Как поставишь себя с ними, так и управляться сможешь потом. Надо жестко, решительно, что не так – бей дубьём по башке. У них черепушки крепкие, выдержат. Это ж звери. Боятся – значит, уважают.

– Я уж лучше по системе Дурова, – утёр пот со лба милиционер. – Лаской…

– Ну-ну, – кивнул нарядчик. – Попробуй. А вообще-то не дрейфь! – хлопнул он по плечу Фролова. – Они, рабсилы-то, ребята в основном смирные. Могут стерпеть – и побои, и голод. Опять же пыряют, как бульдозеры. Но иногда в их тупых башках что-то заклинивает – тогда держись! Я видел, как взбесившийся рабсил одному блатному руки повыдёргивал за секунду. А потом голову оторвал, будто редиску из грядки вытащил. Мы его после и кирками, и ломами били-били, всего измахрячили, прежде чем он издох. Так что давай, Дуров, не будь дураком, действуй по обстановке и держи хвост пистолетом!

2

Уже в обед на кухню, где в двух огромных котлах тяжело булькало подогреваемое снизу дровяным пламенем малоаппетитное варево – дроблёный овес вперемешку с кусками рубленой брюквы, громыхая разболтанными колёсами тележки, нагруженной парой порожних деревянных чанов литров на двести каждый, притащились три рабсила.

Двое без видимого труда волокли за оглобли воз, третий бережно и торжественно держа перед собой, нёс, как знамя, здоровенный половник на длинной ручке. Из одежды на зверолюдях были лишь просторные брезентовые штаны, покрытые белесоватой кварцевой пылью, поддерживаемые лямками на могучих плечах.

Фролов не без внутренней дрожи обозрел мощных, заросших вонючей шерстью великанов, каждый из которых был выше его на две головы и вдвое поперёк шире. Тем не менее, не выказав робости, шагнул к ним навстречу, приказал, подкрепляя слова жестами (именно так представлялся ему разговор с примитивными созданиями вроде первобытных людей):

– Кати тележку к котлам. Туда кати. Понял? Ты, бери лохань, тащи. Молодец! – не без опаски похлопал он по мускулистой груди того, который, легко сняв лохань, поставил рядом с котлом.

– Е-да… – жадно втянув плоским носом исходящий от похлёбки парок, явственно прорычал великан. Из клыкастой пасти потянулась тонкая струйка тягучей слюны.

– Давай тару, ребята! Жрачка готова. Пальчики оближешь! – радушно предложил похожий в своём рванье на лешака повар и принялся переливать, орудуя черпаком, варево в лохани. – А ты, командир, – обратился он к Фролову, – возьми вон там пять лотков с хлебом. Да булки сочти, чтоб звери не стырили по дороге. По пятьдесят буханок в лотке – итого, значит, двести пятьдесят паек…

Милиционер подошёл к деревянным лоткам с рядами уложенных плотно булок чёрного хлеба. Здесь же крутился замурзанный хлеборез.

– Ты не боись, не обманем, – предупредил он хмуро Фролова, – у нас с этим строго. Сказано выдать по накладной двести пятьдесят порций, столько и дадим. Крысятников на пищеблоке не держат. Ежели повар, к примеру, или я пацанов обманем, обсчитаем или закладку притырим – нас в крутом кипятке сварят.

– Ух ты! – причмокнул губами капитан.