Аноним

— Насколько часто ты хотел бы, чтобы я брал тебя, мой мальчик? — грубо и жарко зашептал Джерард в самое ухо, сжигая своим учащённым дыханием. — А может, ты так сильно мечтал обо мне, что был согласен на любой расклад? — он развернул трепещущего от страха и непонимания Фрэнка спиной к себе, загибая над столом. Его руки, не отвлекаясь ни на мгновение, рвали завязки домашних кюлотов, жёсткими рывками сдирая ткань всё ниже, пока единым рывком не спустили до самых колен, полностью оголяя ягодицы. — Или же ты наоборот хотел, чтобы я был внезапен и груб и пользовался тобой, когда только пожелаю? — с ненавистью шипел Джерард, зло смахивая со стола мешающуюся на пути к кувшинчику оливкового масла вазу ароматных пирогов. Плетёная ваза и сдоба глухо застучали по полу, усиливая неуместные в накалившейся ситуации запахи.

Только ощутив на своей спине и ягодицах неаккуратные потёки, Фрэнк всхлипнул, теряя последнее самообладание.

— Месье Джерард… Прошу вас… Что происходит?

На стол, прямо перед лицом, с силой впечаталась ладонь наставника. Фрэнк вздрогнул и зажмурился, а когда открыл глаза, перед ним лежала его брошь. Мамино наследство и единственная неучтённая улика, раскрывшая его анонимность.

Фрэнк закрыл глаза и всхлипнул, когда Джерард грубо схватил его за связанные хвостом волосы, заставляя прогнуться в спине и поднять голову. Он вошёл с силой и напором без какого-либо предупреждения, вышибая слёзы из глаз. Прокушенная губа кровоточила, солёным раздражая нёбо. Жестокие неистовые толчки доставляли столько боли и страданий, что Фрэнк боялся потерять сознание. Джерард безжалостно вбивался в него, наваливаясь всем телом и вжимая в кухонный стол, не давая возможности хоть как-то пошевелиться. Его твёрдость, кажется, раздирала, сминала внутренности до того, что мелкие неудобства теряли всякое значение. Сейчас Фрэнк был средоточием острой, часто пульсирующей боли и ничем больше.

В какое-то мгновение, когда Джерард чуть ослабил напор, Фрэнку удалось вытащить из-под себя руку и обхватить лежащую перед глазами брошь пальцами. По центру единственно дорогого памятного предмета шла трещина, будто янтарное солнечное сердце раскололи пополам. Еле слышно простонав, Фрэнк сжал её в кулаке и, прикрыв глаза, беззвучно зарыдал от боли и обиды. От запоздалого принятия того, что он и правда заслужил это наказание. Он был так горд и самонадеян. Дерзость и себялюбие туманили разум, не давая рассуждать здраво. Он заслужил что угодно, но никогда не простит себе, если Джерард потеряет веру в него. Не простит себе утрату его доверия. И Фрэнк плакал, пуская на стол дорожки солёных слёз, скатывающихся вбок к деревянной столешнице, и не издавал при этом ни звука. И каждый толчок огнём непереносимой боли обжигал его нутро, заставляя закусывать губу сильнее. И вкус крови железом звенел на языке. Пускай… Пускай делает с ним что угодно, пускай даже убьёт, но только не оставляет одного, наедине с разбитыми надеждами.

— Об этом ли ты мечтал, Фрэнки? Об этом? — сдавленно, сбиваясь дыханием, шептал Джерард на ухо, приближаясь к краю. — Чтобы я брал тебя, когда только захочу, даже не испытывая чувств? Мечтал быть безвольной влюблённой игрушкой? Быть моей шлюхой так же, как я являюсь шлюхой для выполнения поручений королевы? Этого ты хотел для себя, когда решил пойти на бал?!

Сдавленно выдохнув, он излился внутрь, наседая на совершенно обессиленного Фрэнка. Юноша давно не чувствовал связи с реальностью, потерявшись от боли, страха и раскаяния. Всё пониже спины было онемевшей чужеродной частью, не имеющей к нему отношения. Он не контролировал ноги, и поэтому, когда Джерард освободился, оставляя после себя зияющую пустоту и отсутствие поддержки, просто сполз со стола на пол, падая на согнутые колени и заваливаясь набок.

Всё перестало иметь значение. Всё обрушилось, точно песчаный замок, строившийся так долго и старательно и слизанный голодным прибоем в мгновение ока. Лучше просто умереть. Прямо сейчас.

Когда рядом с ним упало белое полотенце в розоватых разводах семени, а чуть позже хлопнула дверь кухни, Фрэнк не выдержал и разрыдался в голос. Его плечи сотрясались от всхлипов, а голова то и дело ударялась в каменный лёд пола. Сил подняться не было, он не чувствовал ног. Только тупую ноющую боль. Все надежды оказались втоптаны в грязь им же самим. Фрэнк не мог даже двинуться, поэтому, когда дверь тихо скрипнула, лишь пугливо затих и прислушался.

— Господь и Пресвятая Дева Мария! — в ужасе выдохнула Маргарет, а Фрэнк только зажмурился сильнее, сгорая от всепоглощающего стыда. Он боялся представить, как выглядит сейчас: осквернённый, использованный, оставленный на полу, как ненужный никому хлам. — Франсуа, мальчик мой, ты жив? — мягкое тепло ладони легло на лопатки, заставляя вздрогнуть.

— Д-да. Марго… — пересохшая гортань не давала нормально говорить. — Т-так больно… Думаю, что я с-слишком жив. Хотя л-лучше бы умер.

— Не мели чепуху, — строго проговорила Маргарет. — И объясни нормально, что тут произошло.

— Я… н-не могу. Больно…