Читаем Anorex-a-Gogo (СИ) полностью

На самом деле, нет. Не тогда, когда я думаю о том, что (или кто) находится за этой красной дверью.



К сожалению, в этот раз дверь открывает не заспанный Джерард без рубашки. Это Майки, укутанный в огромный серый свитер, перчатки, шарф и одну из тех смешных шапок со свешивающимися верёвочками по бокам. Я всегда хотел попробовать поносить такую шапку, просто чтобы убедиться, что она действительно держит ваши уши в комфорте и тепле. Или, может быть, она просто заставляет вас выглядеть глупо. Тогда я мог бы надеть её задом наперёд, как Холден Колфилд, и называть моей охотничьей шапкой.



– Привет, Фрэнки, – Майки встречает меня с улыбкой, будто для него это обычное дело, что я захожу к нему по утрам. – Классно, что идёт снег, да?



Я киваю. Моё тело замерзло, но лицо горит от удовольствия просто быть здесь, в идеальном доме Майки и с возможностью того, что комната Джерарда совсем рядом.



– Подожди минутку, пока я соберусь, а потом мы сможем пойти в школу вместе, хорошо? – говорит он.



– Хорошо, – отвечаю я, и делаю шаг внутрь его тёплого дома. Майки исчезает в коридоре, а я сажусь на диван, рассматривая картину, на которой может быть изображена либо одна реально гибкая женщина, либо двое очень женственных мужчин. Пока я пытаюсь выяснить это, я так же стараюсь быть тихим и слежу за коридором. Дверь в комнату Майки открыта, и я слышу, как он складывает учебники, бормоча себе под нос. Я уже знаю, что родительская комната находится в другой стороне дома. Так что это должно означать, что последняя дверь в коридоре, находящаяся рядом с ванной, которую я в значительной степени попортил в прошлый раз, эта последняя комната должна быть его...



Я был без сознания, когда Джерард принёс меня в свою комнату, и оглядел там всё очень кратко, прежде чем он потащил меня в больницу. И простите меня, если я ошибаюсь, но это должна быть комната Джерарда с Джерардом внутри.



Из-за этого я ничего не могу с собой поделать, бросаю картину (на которой как я понял, фактически были трое голых мужчин в лодке) и крадусь мимо комнаты Майки к той, которая, я уверен, должна принадлежать Джерарду. Моё сердце колотится, когда я стою перед его дверью и изучаю, что он нарисовал на ней. Она выглядит, как ночное небо. Я впечатлён ещё больше, чем раньше. В этом парне есть хоть что-то плохое?



Спустя какое-то время, я толкаю дверь. Признаюсь, я ожидаю обнаружить его спящим в своей постели, потому что сейчас только около 7:40 утра, и он достаточно взрослый, так что ему не нужно идти в школу. Думаю, я могу просто посмотреть на него спящего, может быть, прикоснуться к его волосам, как он любит делать это со мной. Может быть, я могу поцеловать его в лоб, как он сделал это вчера. Чтобы стать счастливее, мне достаточно будет даже просто увидеть его.



То, чего я не ожидал, так это увидеть его кровать пустой, выглядящей так, будто он и не спал здесь прошлой ночью. Я не ожидал увидеть скомканные листы бумаги, покрывающие почти каждый свободный сантиметр ковра. Я не ожидал увидеть восемь или девять бутылок из-под алкоголя, валяющихся на его столе и вокруг шкафа. Все они были либо пустыми, либо содержимого там оставалось на один стакан.



Я беру бутылку со стола, наполненную где-то на четверть. На ней нет этикетки, просто прозрачная жидкость, болтающаяся внутри. Я нюхаю открытую бутылку, но так пахнет много чего. Тогда я делаю совсем крошечный глоток. Водка.



Это всё здесь было? Я не могу вспомнить ничего из этого, когда был здесь в воскресенье. Неужели я тогда не увидел всего этого? Если я потерял много крови, значит, мог это не заметить?



Я сажусь на его застеленную кровать и подбираю пару листов смятой бумаги с чёрного ковра. Первый - набросок мальчика, лежащего в постели. Его лицо чуть отвёрнуто, а глаза закрыты, так что вы не можете как следует рассмотреть его лицо. Я переворачиваю лист и смотрю с различных ракурсов, как будто это может помочь мне лучше разглядеть лицо мальчика.



Подождите. Это моя гитара в углу? Слово PANSY едва различимо написано на боку гитары.



Мой разум возвращает меня во вчерашний вечер, в мою комнату, когда я старался делать вид, что сплю. В те минуты, до того как я обнаружил, что смотрю в его глаза, когда он поёт для меня. В минуты, когда он запоминал эту картинку, чтобы позже оживить её на листе бумаги, уединившись в своей комнате.



Я смотрю на "спящего" себя. Я обычно так выгляжу, когда спокоен? Неужели мои скулы так выделяются? Это то, как я выгляжу, или то, как он видит меня?



Мне нравится, как он изображает меня карандашом.



Другие листы бумаги столь же таинственны. Это отличное от этого искусство, на этот раз в виде слов.



Фрэнки нуждается в



Я хочу, чтобы он был счастлив



Может ли он когда-нибудь захотеть такого мудака, как



Он заслуживает



Перейти на страницу:

Похожие книги

Наводнение
Наводнение

Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие. Они стоят на позициях действенного гуманизма, пытаются найти свой путь в этом мире.

Alison Skaling , Евгений Замятин , Сергей Александрович Высоцкий , Сергей Высоцкий , Сергей Хелемендик , Элина Скорынина

Фантастика / Приключения / Детективы / Драматургия / Современная проза / Прочие приключения
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия