Антанта и русская революция. 1917-1918

Если Рут не понимал действительного состояния общественного мнения в России, то, следовательно, проявил политическую проницательность, еще 17 июня предложив Государственному департаменту единственное средство, которым можно было бы изменить это мнение, – широкомасштабную пропагандистскую кампанию. Он потребовал немедленно выделить 100 тысяч долларов и предположил, что на проведение кампании потребуется минимум 5 миллионов. В том же послании он охарактеризовал русских как «школьный класс, состоящий из ста семидесяти миллионов человек, которые только начинают учиться, как быть свободными». «Им нужно поставлять обучающие материалы, которые применяются в детском саду», «они простодушные, добрые, хорошие люди, но с помраченным и ослепленным рассудком», добавлял он. Это высокомерное, хотя и беззлобное, отношение к русским выражало типичное мнение некоторых членов делегации – мнение, которое один русский явно антибольшевистской ориентации назвал «во многом похожим на отношение миссионеров, снисходивших до племени погрязших в невежестве дикарей на каком-нибудь острове в Тихом океане, которые стремились принести им благословение цивилизации белых людей и с огромным удовлетворением делали лестное для себя наблюдение, что Господь создал их из другой глины, чем эти бедные создания, которых они обращали в свою веру».

Только 27 июня Лэнсинг прислал ответ на депешу Рута, лишь в конце телеграммы осторожно заметив, что «вопрос подвергается тщательному изучению». Тем временем Мак-Кормик, Бертрон и Рут вложили больше 30 тысяч долларов собственных средств в расходы поначалу пропагандистской кампании. Речь Рута от 15 июня была отпечатана тиражом миллион экземпляров за счет Британии и Франции, а на дополнительные средства были напечатаны полмиллиона экземпляров речей Вильсона. Германия тратит «по меньшей мере миллион долларов ежемесячно для того, чтобы овладеть сознанием русских», предупреждал Рут в одном из своих призывов о поддержке. Бертрон послал от себя телеграмму Мак-Эдоу. В ответ на эти телеграммы было сообщено, что уже потраченные ими на пропаганду средства будут признаны, но что вопрос о дальнейшем выделении средств все еще «внимательно изучается».

9 июля, не получив еще ответа, делегация покинула Петроград, отправляясь в обратное путешествие. Рут был раздражен задержкой ответа на свои послания и считал, что, находясь в Вашингтоне, сможет подтолкнуть правительство к действиям. В телеграмме Лэнсингу от 10 июля он выразил удовлетворение достигнутыми миссией результатами. Стабильность правительства вскоре, в июле же, была подвергнута серьезному испытанию, и все же Рут заключал, что «ситуация определенно более обнадеживающая и стабильная, чем в момент нашего прибытия». За время обратного пути делегаты составили предварительный вариант официального отчета о виденном, который отражал их общее заключение, что миссии «удалось до определенной степени повлиять на положение в России нравственным авторитетом ста миллионов населения Соединенных Штатов… и придать силу и уверенность тем элементам российского населения, которые борются за порядок и результативное ведение войны».

Прибыв в Вашингтон, делегаты думали, что их сразу примет президент. Но он явно не торопился, и, когда наконец делегацию пригласили в Белый дом, он казался слегка нездоровым и избегал говорить о предполагаемой пропагандистской кампании. Позднее Рут признался в своем подозрении, что Вильсон даже не читал их депеш. Вместе с тем президент проявил хорошую осведомленность о положении в России и пригласил Рута посетить его позднее. В последних числах августа Вильсону был представлен еще один доклад с тщательно разработанным планом пропагандистской кампании. Во время окончательного разговора с Рутом, Мак-Кормиком и Моттом в Белом доме, состоявшегося 30 августа, стало очевидным недоверчивое отношение президента к идее кампании. Эта идея, хотя и без подробностей, была вновь поднята через несколько месяцев, и снова была предпринята попытка провести видоизмененную пропагандистскую кампанию в России – уже под юрисдикцией Комитета общественной информации. Однако момент, когда еще можно было рассчитывать с помощью устного и печатного слова предотвратить захват власти большевиками и заключение сепаратного мира, оказался уже упущен.