Иллиадар поднялся с кровати, тут же подходя к окну. Прикрыв глаза, он с удовольствием втянул наполненный разными запахами воздух. С того дня прошло достаточно времени, но его чуткое обоняние не пропало, лишь стало чувствительнее. А ведь Иллиадар поначалу боялся, что всё прекратится так же внезапно, как и началось, но дни сменялись днями, а обоняние было с ним.
В первые дни он будто новорожденный везде совал нос, вдыхал запахи, носился по замку и прилегающей территории. И всё время нюхал. Ему даже не нужно было вытаскивать на свет или же изображать восторженность и любопытство, казалось, на некоторое время все его чувства, дарованные кем-то свыше человеку, обострились. Мир, до этого бывший совершенно тусклым, вмиг преобразился. И пусть перед Иллиадаром открылась только одна его грань, уже этого для его глухого и закрытого мира было достаточно, чтобы он боялся это потерять.
Дураком виконт не был, и сразу понял, чему именно он обязан внезапно проснувшемуся чувству. С самого первого дня он постоянно проверял тонкую нить, которая связывала его с кем-то или с чем-то далёким, но явно ему необходимым.
Если «виновник» может проделать с ним такое на расстоянии, то, что будет, если Иллиадар приблизится настолько, что сможет прикоснуться? Этот вопрос терзал его всё время, пока он не принял решение проверить.
В тот день ему пришлось выдержать сложный разговор с отцом. Он не стал ничего скрывать от Тоберона, сразу же признавшись в том, что нужное ему находить где-то в Поясе Хаоса или же и вовсе за его пределами.
Конечно, граф Галахар не был в восторге от такой новости. Все знали, что Хаос впускает в себя, но никого не выпускает обратно. Что случается с людьми, которые по неосторожности или по глупости, а может, от безысходности оказывались в Хаосе, не знал никто. Рассказать было некому.
— Отец, но ведь оно движется! — горячо заверял графа Иллиадар. — Я отчетливо ощущаю колебания нити. А если это так, то оно, чем бы это ни было, живое. Значит, и я смогу выжить в Хаосе.
— А если это за пределами Хаоса? — возражал Тоберон. Ему совершенно не хотелось отпускать сына в неизвестность. Если уж говорить честно, то он эгоистично хотел. Чтобы сын остался. Пусть тот и дальше ничего не чувствует, зато рядом и живой! За такие мысли он сама себя ненавидел, но ничего поделать не мог. Тоберону лишь приходилось вздыхать, вспоминая слова своего отца, который всегда считал его слишком мягкотелым и привязчивым. Как можно не привязаться к своему сыну, Тоберон не знал. Ему оставалось лишь слишком сильно не давить на него. — Мы не знаем, есть ли там что-нибудь. Пояс Хаоса ведь не просто так называется. А если Хаос это всего лишь длинная полоса, а за его пределами обычный мир и то, что тебя так влечет находиться за его пределами?
Иллиадар пожал плечами. Получилось это безразлично. Виконт даже не стал скрывать, что ему совершенно всё равно на это.
— Я всё равно пойду, отец. За всю свою жизнь я ни в чём не был так уверен, как в этом. То, что по ту сторону необходимо мне так же, как остальным людям воздух. Я просто прошу тебя, верить мне.
Конечно, на этом всё не закончилось. Сын с отцом еще долго спорили, но Иллиадар настоял на своём, впервые в жизни проявив просто непрошибаемое упрямство.
Тоберон мог посадить его под замок, но понимал, что даже его бесчувственный сын после такого возненавидит его. Ради того, чтобы сын остался жив, Тоберон мог бы даже пойти на это, согласившись на ненависть со стороны любимого сына, но он видел по глазам, что тот не успокоится. Вывернется, подловит момент, но сбежит. Когда нужно Иллиадар мог настоять на своём, а держать сына на привязи всю жизнь было немыслимо.
Сейчас, стоя в предрассветной тьме, Иллиадар ощущал, как внутренняя пустота внутри него пульсирует. Что-то громадное, будто черное тягучее море, медленно тянулась в ту сторону, откуда тянулась нить.
Виконт сглотнул вязкую слюну, задерживая дыхание. Пустота внутри теперь ощущал жадным, голодным чудовищем, которое толкает его, заставляет действовать и бояться того, что тоненькая нить угаснет.
В замке короля в этом году они не остались. Заехали по пути, одарили монарха подарками в честь Нового Цикла, извинились, выслушали длинную речь о том, что король ими не доволен, и двинулись дальше. Кажется, своими действиями они многих заинтриговали, так как по пути они с отцом уже не единожды замечали, что за ними плетутся наблюдатели. Иллиадара они не волновали, как, впрочем, и всё остальное в этом мире. Тоберон же хмурился, раздражаясь. Он не любил, когда в его дела лезут. И ладно еще король, тому можно и, вообще, положено, но все остальные то, куда лезут?
Виконт каждый раз с восторгом воспринимал новые колебания нити. А когда понял, что существо с той стороны движется навстречу, так и вовсе едва не задохнулся от восторга. Честно говоря, он сам от себя не ожидал таких сильных эмоций.