«Сегодня день опять был серый, пустой и печальный. По новому Мишиному радио услышала конец русской обедни из Лондона. Ангельский хор. От первых звуков — заплакала».
Неужели правда — заплакала? При такой чувствительности можно было бы проявлять и большее усердие в посещении храмов по месту жительства. И в Москве, и в Ленинграде много церквей с ангельскими хорами. И ей нетрудно было бы съездить — возили же ее кататься беспрестанно. В церкви постоять. Или посидеть — слабым не возбраняется в очень многие моменты. Плачь — не хочу. Ну, это у кого есть потребность в практике религиозной жизни. Ахматова церкви не посещала.
«Саша расскажет Вам, что я делаю. А в самом деле я сонная и отсутствующая».
«Напишите мне совсем доброе письмо».
Интонация Лили Брик, которая пишет такие детские фразы (в ее случае, правда, это вопрос не вкуса, а близости).
<…> Он был смел, а на стене в его квартире в беспросветном Зюзине красовалась фотография Анны Андреевны, снятой на пленэре, с ее автографом наискось ТОШЕ ЯКОБСОНУ — ПОД ВЯЗАМИ (не знаю, отчего ПОД ВЯЗАМИ — наверное, то был намек, понятный только Тоше, но факт оставался фактом: помимо четырех ленинградских АХМАТОВСКИХ МАЛЬЧИКОВ, были МАЛЬЧИКИ и московские, и Тоша состоял некогда одним из них).
А были ли вязы? Это можно воспринять как намек, если быть уверенным, что она знала, что такое вязы. Климонтович предполагает, что был именно намек, а на самом деле так многозначительно она писала всегда. Намек на возможность намека. Это 1948 год.
О «Поэме без героя».
«Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день»…
Записка А.А. — Пунину:
Если у тебя не злое сердце — позвони мне. Тебе бы только все губить. А ты знаешь, как трудно исправлять. Мне темно и страшно.
И темные сучья осыпают ее мраком и меланхолией.
ОВЦА ПЕРЕД МОЛОДЦАМИ
Такие люди часто встречаются — властные, вздорные, требовательные. Это врожденное свойство, как тип темперамента или цвет волос, — но это совсем не свидетельствует о силе личности или там величии души. И часто эта усложняющая жизнь черта дополняется трусоватостью, человек сам пугается своих претензий к окружающим. Если, конечно, ему не потакают. Анне Андреевне Ахматовой потакали во всей ее фанаберии, некоторые подчинялись даже со сладострастием — но сама она была откровенно осторожна, и при малейшей опасности сразу пасовала, сильным уступала с предупредительностью.
Самая гроза таких «королев», лакмусовая бумажка — прислуга, горничные, официанты.
Ну а знакомые, которые поделикатнее, — это для наших молодцов хоть отдушина.