Анти-Ахматова

«Сейчас еду в Киев. Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу. Валя моя, если бы я умела плакать».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 1. Стр. 34

В 22 года, конечно, еще бывают отголоски юношеских депрессий. Записывать эти выкрики — дело темперамента и вкуса. В ее случае — литературного вкуса. В 22 года Толстой начал писать «Детство».

За границу не поеду, что там делать! А дней через 10 буду опять в Слепневе. Если даст Бог, помру, если нет — вернусь в Петербург. Лето у меня вышло тревожное: мечусь по разным городам, и везде страшно пусто и невыносимо. Мне сказали, что издание «Четок» придется повторить.

Письмо А.А. — М. Л. Лозинскому из Киева

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 1. Стр. 74

Придется повторить… Какая страшная пустота и невыносимость…

Но она невыносима в своем позерстве, и если сегодня она не кривлялась, то это вероятно, оттого, что я не даю ей для этого достаточного повода.

Николаи ПУНИН. Дневники. Стр. 78

Может быть, Вы знаете, что я ПОСЛЕДНЯЯ ХЕРСОНИДКА, т. е. выросла у стен древнего Херсонеса (т. е. с 7 до 13 лет проводила там каждое лето).

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 211

Себя также она называет «чингизидкой» — но это отдельная тема.

Пишет мужу только что умершей сестры Инны о своих усадебных страстях. Ей семнадцать лет, но тон и вкус не изменятся и через шестьдесят лет.

Перед своими домашними я читала это письмо «с выражением», попробуйте и вы — получается очень смешно (речь идет о нелюбимом Николае Гумилеве). Важно удерживать «дворянскую» интонацию.

«Как вы думаете, что скажет папа, когда узнает о моем решении? Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas. Уважать отца я не могу, никогда его не любила, с какой же стати буду его слушаться. Я стала зла, капризна, невыносима. О, Сережа… Если я буду жить в будущем году в Петербурге, вы будете у меня бывать, да? Не оставляйте меня, я себя ненавижу, презираю. Скорее бы кончить гимназию. Здесь душно! Я сплю 4 часа в сутки вот уже 5-й месяц».

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 323

«Я увидела страшной северную Францию из окон вагона. И я подумала: «Такое небо должно быть над генеральным сражением» (день, конечно, оказался годовщиной Ватерлоо, о чем мне сказали в Париже)».

Аманда ХЕЙТ. Aннa Ахматова. Стр. 350

Слово «страшный» — ключевое. Так она пишет, став постарше — это шестидесятые годы.

«Это Вам почему-то пришло в голову показать мне сквозь беспощадное солнечное сияние страшный фон моей жизни и моих стихов».

Аманда ХЕЙТ. Aннa Ахматова. Стр. 247

Зимой 1915—16 гг. приезжал В. Иванов в Петербург. На собрании Ревнителей художественного слова в «Аполлоне» встретился с Николаем Степановичем и с АА. АА была в трауре. А Вячеслав Иванов, решив, по-видимому, что АА так оделась из «манерности», спросил ее, почему у нее такое платье? АА ответила: «Я в трауре. У меня умер отец…» В. Иванов сконфужен был и отошел в сторону.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 52

Хорошо она его отбрила, можно запомнить на лет 10–12. А почему он, кстати, подозревал ее в манерности?

«Как легко и свободно я сказала трем парням, которые приехали ко мне за стихами: «Все равно не напечатаете». Вот это жизнь, достойная порядочного человека! А теперь… Тогда я дала им совсем новый «Летний сонет» и еще что-то. Значит, скоро 10 лет, как я снова печатаюсь. Ну и путы же это…»

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 245