Анти-Ахматова

Ну почему ложь? Могли быть неточности — никто не обязан знать в деталях ее жизнь, она не Пушкин, чтобы ее изучать, и то белые пятна есть.

Опять ее безудержный гнев? После инфаркта? «К моему удивлению, — спокойно продолжала Анна Андреевна, — все правда, до последней запятой. А кончается словами: премию нынешнего года следовало присудить автору «Реквиема».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 307

Последние годы жизни прошли только в этом: как выбить Нобелевскую премию.

…Встреча в Москве с Джанкарло Вигорелли, председателем Европейского литературного сообщества, кажется, им самим и организованного. Ахматова принимала его на Ордынке: на ордынском совете решено было, что удобнее и эффектнее всего сделать это в «детской», полулежа на кушетке. Она надела кимоно, припудрилась и прилегла, опираясь на руку, — классическая поза держательницы европейского салона, мадам Рекамье и др. — на что-то в этом духе и был направлен замысел сценария; плюс сразу возникшее сходство с рисунком Модильяни. <…> Вигорелли вошел в комнату, остановился в дверях, картинно отшатнулся, картинно раскинул руки, воскликнул: «Анна!» Она подняла ладошку, легонько помахала ею в воздухе и произнесла не без строгости: «Привет, привет». Он поцеловал ей руку, сел на стул и заговорил сразу деловым тоном.

Литературное предприятие синьора Вигорелли было просоветского направления, если не прямо коммунистическое. Союз писателей, возглавлявшийся тогда Сурковым, искал случая подружиться — не теряя собственного достоинства — с «реалистически мыслящими» литераторами Запада. Ахматова оказалась фигурой, идеальной для создавшейся коллизии.

Анатолии НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 250

Исайя Берлин, как видим, ни при чем… Но ей хотелось не ценить его подарки, пренебрегать им, она много иронизировала над его выдуманным искательством…

Эту поездку ей устроили, чтобы она не посмела соваться в разгорающееся «Дело Бродского». Она и так бы не стала — трусила, но когда здесь еще и поманили «заграницей» — она не пискнула. А ведь Ахматова была «нищая» — в смысле, что считала, что государство ей дало мало, во всяком случае, «меньше», недодало. В общем, нищая — тогда и нечего терять: ведь лагеря во времена Бродского ей все-таки опасаться не приходилось. Так и что бы было не заступиться? Вишневская с Ростроповичем дали приют у себя в доме Солженицыну — им было что терять, дело было в зените их карьер и богатства, а с Солженицыным они даже друзьями не были — никакой долг их не обязывал.

Бродский, правда, спустя тридцать лет писал, что она ПОДНЯЛА НАРОД. Но ему ничего не оставалось делать — он влип и должен был держать марку.

А вот она тратит свои 30 сребреников — она на Сицилии.

За каждым движением Ахматовой следил мраморный римский тогатус, бюст которого стоял в глубине президиума. Когда Анне Андреевне прислали фотографии торжеств, она, показывая их, говорила: «Посмотрите, он отвернулся от меня, надменно презирает. А здесь он внимательно следит за этой чужестранкой».

И. Н. ПУНИНА. Анна Ахматова на Сицилии. Стр. 667

Такого рода ее воспоминания об Италии. Ну и еще, конечно, что «Италия — это сон, который длится всю жизнь».