«Министр» туризма — умолчанием она дает понять, что министр Италии, на самом деле — это никогда не упоминается — провинции Катания и не «министр», об этом позже — надолго опоздал на официальную церемонию вручения местной премии иностранной поэтессе. Здесь она не сетует, что не умерла маленькой. Так Анна Ахматова ведет себя в Италии: боится горничной, боится портье, терпит, что не дают сопровождающих, самостоятельно взбирается по каким-то лестницам. Гнева, криков — Боже упаси!..
Ожидание было томительным. Ахматова сидела на сцене, время от времени призывая меня. Русские спрашивали, как чувствует себя Анна Андреевна. Она интересовалась, кто и что спросил. Она успокоилась и наперекор всем стала бодрой и терпеливой.
«Вам ни за что не угадать, какое тамошнее учреждение устроило мою поездку, премию и пр. Попробуйте». Я предположила: нечто вроде здешнего Министерства просвещения? Министерство Культуры? Союз писателей? — «Ми-ни-стерство ту-риз-ма, — выговорила Анна Андреевна с отвращением. — То есть рекламы. Приветствовал меня там министр туризма».
Приветствовали ее там: не министр, а, к сожалению, Президент общества по развитию туризма — города Катаньи. А также — адвокат-нотариус Гаэтано Музумечи. Затем — помощник мэра, ответственный за туризм, и, наконец, сам генеральный секретарь Европейского сообщества писателей («прогрессивных», конечно, по большей части из социалистических стран), им самим организованного, Джанкарло Вигорелли. Ну что ж, на тридцать сребреников много не укупишь.
По-видимому, поездкой она недовольна. Не Италией недовольна, а отношением тамошних людей к ней.
«Ни одного родственного слова, ни одного человека, с которым хотелось бы подружиться».
«Меня они знают только по «Реквиему». Более ничего не знают и знать не хотят».
Можно было бы честно сказать, что ее «мировая слава» — это признание за стихотворное переложение материалов XX съезда партии. Да уж и не по заказу ли написанное?
«Много злобы. Интервьюировала меня одна журналистка. Поговорив со мною, опубликовала следующее соображение: «Сначала я думала, что это тяжелый случай нарциссизма»…
И за что это к ней такая злоба? Журналистка действует по загробному указанию товарища Сталина? Или живому — Ирины Одоевцевой?
Летом 1962 года еще раз появился Эрик Местертон. Вспоминала Е. М. Клебанова: «К А.А. приезжал представитель шведской академии и сообщил ей, что она кандидатка на получение Нобелевской премии. Когда я говорила: «Ну что, А.А., будем надеяться, что Вы ее получите», — она отмахивалась: «Ну что вы. Что вы… Если я получу «нобелевку», я рухну. Это было хорошо для Бориса (Пастернака), он о ней мечтал, а я не хочу». — «А.А., ведь это же мировая слава…» — «Ну кому она нужна. Что такое слава?» Мне кажется, что в этом случае она не была вполне искренна и что ей очень хотелось получить «нобелевку» и увенчать свою литературную славу.
К этому эпизоду есть два примечания.
Первый — о том, как «Борис» хотел Нобеля и на какие низости пускался, когда убедился в зелености винограда.