Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления

Я признаюсь без всякой позы, что требуется немало разума, отваги и дарований, чтобы сравниться с Тесеем, Киром, Ромулом и Магометом; но я не знаю, можно ли назвать их «добродетельными». Храбрость и удаль найти можно и в разбойниках, и в героях; различие между ними состоит только в том, что победитель считается знаменитым разбойником, а побежденный является безвестным и ничего не значащим человеком. Один из них за свою наглость носит лавровую ветвь и слышит похвалу, другой же, напротив, на шее своей носит петлю. В самом деле, насколько кто-нибудь желает вводить новое, настолько часто встречаются ему разнообразные препятствия, и поэтому пророк, сопровождаемый армией, в состоянии обратить в свою веру гораздо большее число людей, нежели тот, кто действовал одними только доводами. Поистине, справедливо, что если бы христианская вера ограничивалась одними только словопрениями, то она долго пребывала бы слабой и притесняемой. Распространилась же она в Европе лишь после того, как за нее было пролито много человеческой крови. Равным образом справедливо также и то, что некоторые общеизвестные ныне мнения и реформы были приняты сравнительно легко, однако много ли наберется таких вероисповеданий, которые возникли беспрепятственно? Поэтому нововведения такого рода осуществляются за счет фанатичных поступков…

Если бы Роланд и Жан фон Лейден жили в то время, когда люди еще были дикими, то их можно было бы поставить вровень с Осирисом[22]. В наши же времена Осирис уже был бы не в почете.

Кроме того, мне хотелось бы сделать замечание о Гиероне и Сиракузах, которых Макиавелли представляет в качестве примера тем, кто взошел на престол с помощью своих друзей и их воинской силы. Гиерон отказался от услуг своих соратников и солдат, много сделавших ради успеха его предприятия, и принял на их места новых друзей и других солдат. Я считаю вопреки Макиавелли и прочим, что Гиеронова политическая наука была негодной и что было бы гораздо разумнее доверить себя тому народу, храбрость которого испытана, и тем соратникам, верность которых проверена, нежели неизвестным, в которых еще нет уверенности.

Впрочем, хочу я заметить еще и то, что с разными именами, которые использует Макиавелли, необходимо поступать бережно. Никто не должен быть введен ими в заблуждение, ибо от этого может пострадать добродетель. Злодеяние – вот единственный ключ, который помогает нам разобраться в неясных местах сочинения Макиавелли. Так, например, итальянцы называют музыку и землемерие la virtù[23], у Макиавелли же это слово употребляется неверно.

Вообще же, как мне кажется, в конце этой главы стоит сделать вывод о том, что лишь в тех случаях частная особа может возвыситься до королевского достоинства, если она рождена в выборном королевстве либо же если она свое отечество освободит от опасности.

Собесский в Польше, Густав Ваза в Швеции и Антонин в Риме являют именно такие примеры[24]. Цезарь же Борджиа является примером только для Макиавелли. К числу же моих героев следует отнести Марка Аврелия.

Глава VII Как должно управлять завоеванным государством

Если сравнить Фенелонова принца[25] с Макиавеллиевым государем, то в первом можно найти благодушие, справедливость и все остальные добродетели, и кажется, что он один из самых чистых духов, мудрости которых, как считается, поручена забота об управлении всем светом. В противоположность этому, в Макиавеллиевом государе мы находим злодеяния, неверность ивсе неистовства. Одним словом, он является чудовищем, которого и сама Геенна с трудом могла бы произвести.

Когда читаем Фенелонова «Телемака», то кажется, будто мы приближаемся к чему-то ангельскому, но если читать о государе Макиавелли, то кажется, что мы тем самым приближаемся к дьявольскому.

Цезарь Борджиа, или герцог Валентино, считается примером, в соответствии с которым Макиавелли изображает своего государя. При этом флорентиец столь бесстыден, что представляет Цезаря как пример для тех, кто прославился с помощью своих друзей или их оружия.