– Вообще мне кажется, что мама назвала меня Тамарой, – я все-таки отступаю от плана и случайно фыркаю. Казалось бы, за двадцать лет можно привыкнуть к имени, но нет, – Тамарой, мать его. В общем, она назвала меня Тамарой потому, что это имя удобно кричать. ТА-МА-РА! – Ну давай же, переигрывай, ори. – Отвратительное имя, да? Просто мерзотное. Его только и можно кричать. Но не во время секса, а когда посуду не домыла. И все-таки, знаете, в этом имени есть вот только один-единственный плюс. Какой? Плюс в том, что меня зовут не Галина. Все, всем спасибо, вы крутая публика! – Наглая ложь из вежливости. – С вами была ТА-МА-РА! – Истошно воплю я под жалкий шумок аплодисментов. На первой же ступеньке от сцены резко становится темно, и тут же вспоминаешь, что, вообще-то, все происходит в подвале. Пусть и на Камергерском, но в подвале.
Летом слишком дохло, особенно у нас в стендап-клубе. В городе остаются только вялые и безуспешные комики, у которых не хватило то ли денег на какую-нибудь Турцию, то ли мало-мальского успеха для тура по Беларуси.
Нас, комиков, осталось всего пятеро от основного состава, остальные добравшиеся до стендап-клуба – энтузиасты и начинающие. Раз за разом они приходят сюда, повторяя позор за позором, плохую шутку за плохой шуткой, словно в бесконечно зацикленном «коубе»[1].
Я лезу в карман джинсов и отключаю запись на телефоне. Выступление длилось пять минут сорок три секунды. Пять минут, выжатых за полгода неудачных выступлений и лицезрения скучающих физиономий. Вечером я вернусь домой, включу запись и попытаюсь сделать какие-нибудь выводы, в основном бессмысленные. Скорее всего, я просто посокрушаюсь, какой дебильный у меня голос, и выключу запись на половине.
– После выступления Тамары, – говорит Рома, ведущий сегодняшнего вечера, – я и сам задумался, не сменить ли мне ориентацию…
До сих пор не понимаю систему, по которой у нас выбирают ведущего на открытый микрофон. Так как я девочка, мне по гендерному признаку эта участь не грозит, поэтому не знаю, как именно парни решают, кто сегодня будет позориться. Тянут спички, бегают вокруг стульев под музыку? У меня есть теория, что ведущего выбирают по принципу «кто сегодня надел самые чистые джинсы».
А вот и остальные – вежливо похлопывают за стойкой. Взгляд Юры, самого старшего из нас, молниеносно переходит на меня. Он никогда не хлопает, его тонкие, покрытые слишком длинными волосами ручищи постоянно скручены в узел на груди. Как бы описать Юрия? Ну, он определенно напоминает тех парней, которые по вечерам устраивают чаепития с фарфоровыми куклами. Слишком высокий, слишком тощий, деформированный, как будто над ним неудачно изгалялись в фотошопе. Дебильные очки, редкие волосы с залысинами, дедовские рубашки на все пуговицы, туго стянутый ремень. Если заметишь его в парке, то неосознанно ускоришь шаг.
Рядом с ним Гоша – низкий и смуглый, напоминающий какого-то мексиканца. Он, наоборот, хлопает и улюлюкает, но делает так абсолютно всегда и всем – это не показатель качества выступления.
– Все хорошо, надо только подсократить.
Юрий – ни у кого не хватало смелости называть его просто Юра – был из старой школы комедии. В нулевых он даже выступал в ночных эфирах главных каналов. Слава была не оглушительной, но достаточной, чтобы превратиться в былую – и дать Юрию застрять на этом этапе. Как и все, он прошел через школу КВН, занялся сольной комедией, пробовал себя в написании сценариев, но смог создать себе только репутацию, а никак не успешную карьеру. Его здесь все уважали, но такая комедия заходила только сорокалетним мужикам, случайно покупающим билеты на выступления. На фоне молодых и перспективных он звучал невероятно скучно, в стиле сатириков, как Жванецкий. Он присоединился к стендап-клубу «Весло» по банальной причине: больше его никуда не брали. Особой популярностью он не отличался, выступал мало, и, видимо, на фоне этого самого комплекса Юра по старшинству провозгласил себя критиком.
– Мне кажется, отыгрыши – это не мое. – Я поддакиваю его критиканству, просто чтобы поддержать разговор. Бармен передает мне бокал пива: безалкогольное, которое я принесла из дома, но вежливо попросила перелить в местную пузатую кружку, чтобы создалось впечатление, что мне есть чем платить за слишком дорогое здешнее пиво.
– Вот это, что ли, лучше? – Юрий кивает на выступающего прямо сейчас Дурата, который скачет по сцене и поет на казахском, пародируя движения мальчиков из кей-поп-групп[2]. Публика сегодня явно не для экспериментальной комедии. В принципе, идея прикольная. Якобы если популярен кей-поп, то, может, популярен и казах-поп или поп-стан – не помню, как он назвал этот новый жанр. И вот сейчас он и пародирует эти группы, напевая что-то народное под ужасное кривляние с подтанцовкой.