Античность: история и культура

Софисты брались за драхмы научить всем премудростям своего искусства, на практике заключавшегося для обывателя в умении строить доказательства на основе вероятностей и правдоподобия и выигрывать в суде самые безнадежные процессы, делая, как говорили учителя, «силою слова малое большим, большое малым, новое древним, древнее новым» или, как упрекали их противники, – черное белым, а белое черным.

Одновременно они готовы были объявить себя и наставниками молодежи. Это особенно возмущало граждан эллинских полисов – ведь в отличие от школы грамоты, начальной школы, доступной любому ремесленнику, тонкости литературного и философского образования были доступны людям состоятельным и презиравшим всякий труд – не только ремесленный, но и творческий. Недаром позднее греческий писатель Плутарх как о само собой разумеющемся рассуждал: какой юноша не восхищается творениями Фидия, но кто бы из порядочной семьи захотел сам стать Фидием! И вдруг в сферу ремесленного, оплачиваемого труда попадает то, что всегда было достоянием высшего слоя общества! Философия и плата за обучение казались несовместимыми.

Несмотря на возмущение старшего поколения, видевшего в софистах «ловцов богатых юнцов», молодежь Афин восторженно встретила новых учителей мудрости и даже готова была сопровождать их в странствиях, присутствуя как на дискуссиях о высоких материях, так и на судебных процессах по ничтожным житейским поводам, и нередко выносила победителей на руках.

Все подвергая сомнению, во всем вскрывая невидимые поверхностному взгляду противоречия, софисты, к неудовольствию ветеранов греко-персидских войн, разрушили вместе с бездумным отношением к миру, обществу и государству чувство патриотизма, на котором, как на скале, зиждилась созданная трудами предшествующих поколений Афинская морская держава. И не взойти бы зернам сомнений на камне, если бы в нем не появились первые трещины, вызванные военными неудачами в схватке со Спартой за гегемонию в греческом мире.

Вопросы задает Сократ. Задавать вопросы со времени появления софистов стало в Афинах делом привычным. А вот отвечать на них софисты не пытались, а учили, как уходить от ответа. Поэтому вопросы, задаваемые софистами, были вскоре афинянами забыты. Вопросы же, заданные Сократом, помнят и до сих пор.

В один из дней (впоследствии никто не мог сказать, в какой, но наверняка в начале Пелопоннесской войны) то с одним, то с другим афинянином стал заговаривать уже немолодой человек с крутым лбом и вздернутым, как у Фавна, носом. Одни знали его как доблестного воина, другие – как супруга сварливой Ксантиппы, третьи – как ваятеля, продолжившего дело своего отца, хотя, может быть, и не столь успешно, как этого хотелось каменотесу Софрониску.

Вступая с гражданами в беседу, Сократ не навязывал им своих мыслей, а только задавал вопросы, на первый взгляд безобидные, но все же заставлявшие задумываться и сомневаться, размышлять над своим поведением, докапываться до скрытого, глубинного смысла и отказываться от всего, что ранее казалось очевидным и не требующим размышления и оценки. Вопросы, которые задавал Сократ, были просты, и ответить на них не стоило труда, но за первым вопросом следовал другой, третий. Вопросы, как льняные нитки, сплетались в сеть, так что вопрошаемому, порой обескураженному и терявшему дар речи, казалось, что Сократ вытаскивает его, как рыбу из воды.