Изучение собственно городского строя греческих полисов следует начать с Дура-Европоса, поскольку для этого города мы имеем наибольшее количество источников. Описание городского строя Дура-Европос было сделано в свое время Кюмоном на основании всех доступных ему источников. Он утверждает, что Дура-Европос в течение всего селевкидского времени обладал правами полиса. Далее Кюмон считает, что, поскольку никаких следов народного собрания (ἐκκλησία) не обнаружено, вероятнее всего, власть в городе принадлежала совету (βουλή), упоминания о котором в надписях довольно часты. Высшей исполнительной властью в городе обладал стратег (στρατηγὸϚ τῆϚ πόλεωϚ), что, по мнению Кюмона, очень естественно для города, бывшего в первую очередь военной колонией. Стратег может одновременно занимать и должность эпистата (ἐπιστάτηϚ) – начальника города, назначенного царем. Известен также хреофилакт – магистрат, ответственный за регистрацию сделок.
Ряд последующих открытий в Дура-Европосе позволяет уточнить многие положения Кюмона и проследить, хотя бы в самых общих чертах, изменения в городском строе Дура-Европоса[33]
.Прежде всего возникает сомнение в том, что в городе не существовало народного собрания. Отсутствие сведений о нем в источниках – серьезный, но далеко не бесспорный аргумент, так как Кюмон основывается на источниках более позднего времени, вообще не упоминающих о народном собрании. Но отсутствие упоминаний о народном собрании в этих более поздних источниках понятно, так как общей тенденцией Парфянской державы было лишение городов их автономии и замена самоуправления бюрократическим аппаратом. Вероятно, утеря городами автономии (что, конечно, было весьма длительным процессом) начинается с прекращения деятельности народного собрания. Далее, отсутствие народного собрания в Дура-Европосе селевкидского времени противоречило бы общим тенденциям политики Селевкидов в отношении городов – поддержки полисного строя в греческих городах, главным залогом которого и было народное собрание. Общеизвестна большая роль народных собраний в жизни ряда городов Селевкидской державы. Даже в самой Антиохии на Оронте – столице государства, городе, где контроль центральной администрации должен был чувствоваться сильнее всего, – народное собрание дожило до римского времени. О наличии народного собрания в Селевкии на Тигре и Сузах в начале I в. н. э. свидетельствуют важные источники (Tacit. Ann. VI. 42). Веским аргументом в пользу существования народного собрания в Дура-Европосе селевкидского времени является наличие агоры в виде свободной от построек площади в центре города в течение всего времени владычества Селевкидов; при парфянах же и римлянах агора застраивается лавками. Вполне естественно предположить, что застройка агоры произошла только тогда, когда она перестала выполнять свою общественно-политическую функцию – служить местом народных собраний. Таким образом, отрицать полностью существование народного собрания в Дура-Европосе селевкидского времени вряд ли представляется возможным. Вероятно, утеряв большую часть своего значения, что было обычным в эллинистическую эпоху, оно продолжало играть какую-то роль в селевкидское и, очевидно, раннепарфянское время.
Вопрос об объединении в одних руках должности стратега (высшего государственного магистрата) и эпистата (чиновника, назначаемого царем для наблюдения за городом) гораздо более сложен, чем это представлялось Кюмону. Распределив хронологически все известные надписи, в которых упоминаются стратеги и эпистаты, и сопоставив все эти данные, можно отметить, что в I в. до н. э. и в I в. н. э. из пяти известных нам случаев упоминания должностных лиц, занимающих пост стратега или эпистата, только в одном эти две должности совмещаются одним лицом. Во II веке н. э. из шести известных случаев упоминания этих должностных лиц в четырех должности совмещаются. Вряд ли такое распределение случайно. Можно думать, что до начала II в. н. э. правилом было разделение этих двух должностей между разными лицами, соединение же их в одних руках – исключением. Прямо противоположное явление характерно для II в. до н. э.