Антидот. Противоядие от несчастливой жизни

Если подобное внимание стоиков к негативным сторонам бытия может показаться странным, стоит вспомнить о подробностях жизни некоторых из них. Эпитект родился рабом на территории нынешней Турции; отпущенный впоследствии на свободу, до конца своих дней он страдал от увечий, нанесенных ему хозяином. По контрасту с ним Сенека был аристократом и сделал блестящую карьеру, став личным воспитателем римского императора. Все это внезапно оборвалось, когда его работодатель, которым, к несчастью, был невменяемый Нерон, обвинил его в заговоре и приказал ему покончить жизнь самоубийством. Сенека повиновался и вскрыл себе вены, однако кровь вытекала слишком медленно, и он не умирал. Тогда он попросил яду, который не оказал желаемого действия, и, наконец, скончался только после того, как вошел в ванну с обжигающе горячей водой. Неудивительно, что философия, выросшая в обстоятельствах жизненного пути Эпитекта и в условиях, когда даже членов благородных сословий мог ждать удел Сенеки, была не склонна к позитивному мышлению. Зачем убеждать себя в том, что все будет хорошо, если в окружающей жизни оказывалось так много свидетельств обратному?

Однако стоит обратить внимание на то, что подход стоиков к счастью через отрицание забавным образом берет начало с наблюдения, которое одобрил бы и Норман Винсент Пил: когда речь идет о хорошем или плохом настроении, главное – наше собственное восприятие. Стоики указывали, что большинство из нас живут, заблуждаясь в том, что грустными, беспокойными или рассерженными нас делают определенные люди, ситуации или события. Когда коллега по работе раздражает вас своей бесконечной болтовней, вы полагаете, что источник вашего раздражения именно в этом сослуживце; если вам сообщают о болезни близкого родственника и вы огорчаетесь по этому поводу, разумно было бы считать, что ваше огорчение вызвала именно эта болезнь. Но присмотритесь повнимательнее, предлагают стоики, и вам придется убедиться в том, что сами по себе эти внешние явления нельзя считать «негативными», ведь ни одно явление вне вашего сознания не может быть названо позитивным или негативным по своей сути. Страдание обусловлено вашим отношением к этим вещам. Коллега не раздражает вас сам по себе – вы раздражаетесь, так как вам важно спокойно закончить работу. Даже болезнь родственника представляется бедой только потому, что вы полагаете, что близким вам людям лучше не болеть. (В конце концов, в мире ежедневно заболевают миллионы людей, и поскольку мы не думаем о большинстве из них, то и не огорчаемся по этому поводу.) По выражению римского императора и философа-стоика Марка Аврелия, «вещи души не касаются… а досаждает только внутреннее признание». Мы привыкли считать огорчение однофазным процессом: нечто, происходящее во внешнем мире, вызывает такую реакцию в нашем внутреннем мире. На деле оказывается, что это двухфазный процесс: между внешним явлением и внутренним чувством существует наше убеждение. Если вы не считаете, что болезнь родственника – это плохо, расстроитесь ли вы, узнав о ней? Конечно, нет. Шекспир вложил в уста Гамлета фразу, достойную стоиков: «Нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым».

Здесь не предполагается, будто отрицательные эмоции не существуют, или не имеют значения, или что их легко отбросить силой воли. Стоики не утверждают ничего подобного, а скорее анализируют механику возникновения всякого страдания, и речь идет о любых его видах. С такой точки зрения потеря дома, работы или любимого человека не является по своей сути печальным событием – это всего лишь событие. Вы вправе возразить: но если это действительно очень плохо? Без работы и дома можно погибнуть от голода и холода, и это ведь совершенно точно будет плохо, не так ли? Продолжим следовать той же неумолимой логике: что именно в первую очередь делает голод или холод бедствием? Ваше нежелание смерти. Такое же понимание эмоциональных механизмов, как сказал мне ведущий исследователь стоицизма А.А. Лонг[20], лежит и в основе современной когнитивно-поведенческой терапии: «Там [в трудах стоиков] есть все. Особенно идея о том, что мы властны над своими суждениями, что наши эмоции определяются ими и что мы всегда можем остановиться и спросить себя: «Окружающие ли раздражают меня или это мое суждение о них?» По словам Лонга, он использовал такой же способ мышления для того, чтобы справляться с повседневными стрессами – например, с поведением других водителей на дороге. Действительно ли они вели себя «неправильно»? Или причиной возмущения становилось его представление о том, что они должны были поступать по-другому?