Антихрист

Так и в социально–исторической сфере Антихрист стережет кризисные состояния общества и стоит у врат человеческого отчаяния. Одержимый Антихристом, человек начинает борьбу с Добром как принципом этического равенства во благе. Если Добро — это опасная правда адекватного мира, то не хочу я такого адекватного Добра и опасной общей «правды», — так думают «парадоксалисты» Достоевского. Индивидуализм несет зло личной правоты, которая странным образом становится источником власти (в Зле есть космическая альтернатива знаний о мире — таких, которые никому не ведомы, кроме злого и властного). В Зле разнствует человечество и его институции, в нем — принцип различения индвидуальных воль. Добро не имеет и национальных форм, зато злое начало нации выражает себя в специфических формах (жестокости, например). Добро не альтернативно, оно результативно, и в этом смысле несбыточно или мертво, как всякий результат. Зло амбивалентно и изобретательно. Равенство во Зле порождает чувство места. Консолидация людей перед опасностью» возможна лишь в иерархизированном мире, — на этой мысли настаивал Н. Бердяев, убежденный в свободе Мирового Зла как условии всеобщей свободы. Необычные, внешне не мотивированные поступки злых людей по отношению к ближнему движимы чувством мстительного уравнивания: если мне плохо, пусть всем будет плохо. На сублимации чувства мести выросла вся сторожевая демонология кары и воздаяния. Когда все несчастны, то мера несчастья (граничная планка последнего горя) отодвигается в неопределенное будущее, а настоящее оценивается как благое.

Добро абсолютно, Зло релятивно. В стремлении стать универсально–всеобщим Зло желает совпасть с онтологическими контурами Добра; когда ему это удается, оно уничтожается в собственном избытке и становится своей противоположностью — Добром. В этом смысл развернутой у Тютчева темы эротического суицида; подобный контекст выявляют и слова JI. Карсавина о том, что «любить всегда насилие, всегда жажда смерти любимой во мне» [47], или реплике героя — носителя антихристова сознания из романа А. Ремизова «Пруд»: «Ты возненавидь меня всем сердцем твоим, возненавидь всею душою твоею, убей, и придет любовь» [48].

На «изначально злом в человеческой природе» воздвигается фантом Антихриста. Коллективная злая воля, овладевающая толпой, — вот подлинный источник энергии, поддерживавший силы таких антихристов, как Мао, Сталин, Троцкий, Пол Пот. Термин «ноосфера» возник из богословских представлений о добром человечестве. Но ей противостоит куда более мощная энергия общечеловеческого Зла (социализованного Антихриста). Антихрист и есть контрноосферный монстр общественно–злого в социуме и истории. Его направленность на обладание всем миром специфично отражена Салтыковым–Щедриным (писателя, чрезвычайно чуткого к историческому присутствию Антихриста, как показал Д. Андреев). Его Иудушка, темный гений стяжания, в экстатических видениях вселенской власти (весь мир — его имение) чувствует, как у него за спиной вырастают крылья. «Совиные крыла» Победоносцева, простертые над Россией, — этот блоковский образ из того же ряда.

Амбивалентность Зла нашла свой глубокий анализ в книге М. М. Бахтина «Творчество Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» (М., 1965). А. Ф. Лосев, назвавший роман Рабле феноменом «сатанинского реализма» (его смех — также «сатанинский»), был не слишком далек от истины. Из книги Э. Мэпи «Колдовство» мы узнали недавно об Эрнсте Краули (1875—1947), основателе оргиастической секты сатанаилов[49]. В 1920 г. он организовал на Сицилии «Аббатство Телема». Свои письма, как Ницше он подписывал: «Антихрист». Напомним, что образ Телемского аббатства (общество гуманистов–анархистов с девизом «Делай, что хочешь!») — в центре утопии Рабле.

Одна из центральных ролей Антихриста — быть объектом социального страха. С ним связана мифология государственной власти и ее носителей. Античеловечность государства–Левиафана выражается в его безличной множественности, т. е. в специфично бесовском атрибуте. Антихрист — всего лишь чиновник Люцифера и бюрократический послушник Сатаны. Антихрист стабильно проецируется на сущность властных структур и на персонажей высшей власти: царя и церковного иерарха. Страх перед деревенским колдуном (его положено бояться и уважать) перенесен на страх перед попом (он хоть и ближе к Богу, а все же встреча с ним на дороге не сулит хорошего). Сакральная санкция, определяющая неотмирность священника, приближает его, по логике мирского сознания, и к знанию темных пределов мира! Церковь — популярное место обитания нечисти. Священник до начала XX в. — проводник решений государственных властей, сплошь неправедных. Отсюда и порча веры, которой бежали старообрядцы. Внецерковная и внегосударственная вера — это вера, свободная от внушений Антихриста. По иронии ситуации, ереси сатана ил ов, хлыстов и чернобожников родились за церковной оградой.