Антихрист

Но Зло нуждается в действователях — убежденно свободных агентах. Агентура вербуется путем гносеологической интриги; ее прообразом стал диалог Змия Эдемского с Евой. История с яблоком рассказывает о рождении страсти познания. Искушение человека, которому так хочется броситься в бездну под ногами, — это искушение гнозисом (см. анализ трех искушений в статье Н. Бердяева «Великий Инквизитор»). В знании не просто «много печали»; оно не утоляет, в нем таятся смерть, ложное богоподобие как шаг к ней и гносеологический суицид. Ева по отношению к Адаму выступает как Антихрист–провокатор с посулом готового знания, смертоносного для совершенных существ Эдема. Недаром так богата вариантами демоническая репутация Первой Евы, Лилит, ставшей, согласно Талмуду, матерью Аримана (духа уничтожения и катастрофы), а также женой Самаэля (отождествленного в иудейской традиции с сатаной), который в тексте, называемом «О происхождении мира», подан в атрибутах противобога. В «Розе Мира» Д. Андреева Лилит — Антихрист в женском виде и мать последнего Антихриста.

Добро сплошь сущностно, оно есть во всей полноте явленное «да» миру. Но оно быстро насыщает человека, награждая его особого рода духовной сытостью, к которой он никогда не готов и от которой отстраняется, чуя в сытости опасность. В Добре нет «сюжета», интриги, финальной тайны, «изюминки нет», как говорил Федя Протасов в «Живом трупе» Л. Толстого. Добро простодушно свидетельствует о себе в формах заведенного порядка, бесхитростно, как рассвет и как дождь. Добро не воспринимается как многомерный феномен, — и в этом состоит незадача падшего сознания, приученного к гносеологическому интриганству в пространстве «антиномий рассудка», к познавательному авантюризму. В Зле есть порыв к новому, следовательно, к будущему, в него облекается воля к истории. Добро внеисторично, оно в вечном плане бытия. И в этом его беда: к Добру не оказывается добрых дорог. Дорога святости (стяжания Духа Святого как цели христианской жизни) закрыта для обычного человека, это путь подвижников и бегство из истории.

Философ мог просить государя простить убийц Александра II, но Серафим Саровский не заступился за приговоренных декабристов, потому что скорее всего и не слышал о них, как не слышал о Пушкине.