Антихрист

Ответ на второй вопрос: в каком смысле автор «Записок» назван Антихристом, — тесно соприкасается с некоторыми основными проблемами христианской философии, излагать которые здесь нет никакой возможности, а потому для тех читателей, которые никогда не интересовались сферой религиозных идей, я боюсь, что он останется не вполне ясным.

Среднее нерелигиозное интеллигентное сознание воспринимает слово «Антихрист» как туманный фантастический образ, созданный в древности и удержавшийся в настоящее время лишь в верованиях темных масс, наряду с верой в домовых, русалок, леших и т. д. Вера в Антихриста светских мыслителей, как, например, покойные Вл. Соловьев или князь С. Н. Трубецкой,[179] либо вовсе игнорируется, либо объясняется теми отвлеченными чудачествами, которые простительны мистикам–философам, ни к чему не обязывают и вообще дело их личное, нечто вроде какой‑нибудь дурной привычки.

В отношении духовных писателей дело решается еще проще: их вера — заведомая ложь, грубая фальсификация, подобная вере в чудотворные иконы и заздравные молебны.

Никому из представителей нашей средней интеллигенции, которая обычно не берет на себя труда по крайней мере узнать то, что она отрицает, — вероятно, и в голову не приходит, что идея Антихриста есть величайшая, можно сказать, мировая идея, придающая всей религиозной концепции и законченность, и красоту, и силу.

Впрочем, если даже откинуть религиозный смысл Антихриста, то и тогда, с чисто исторической точки зрения, чаяние его пришествия вряд ли может быть названо безусловной нелепостью и невежественной, дикой грезой. Разумеется, лишенное религиозной почвы, оно становится ни на чем не основанным и потому не научным — но все же остается вполне правдоподобным.

Ведь несомненно, что до пришествия Христа в еврейском народе жила идея Мессии, какого‑то лица, с которым связывалась мысль о мировом перевороте, жила смутная надежда, «фантастическая» греза о каком‑то новом Царе нового Царства. И как бы мы ни относились ко Христу, всякий признает, что в известном смысле все же сбылись эти смутные исторические предчувствия.

Почему же Христос, лицо» открывшее собой новую эру христианской европейской истории, мог быть и был, а Антихрист, лицо, которое выступит на окончательную борьбу с Христом; во имя новых откровений, которые также могут оказаться новой эрой, — кажется столь же неправдоподобным, как леший или водяной дедушка?

Повторяю, такого рода рассуждение одопустимости вполне возможно с какой угодно, самой что ни на есть научной точки зрения. В лучшем случае здесь можно говорить не о том, что это нелепость, абсурд, а о том, что ожидание такое ни на чем не основано.

Разумеется, совершенно иное отношение к Антихристу с точки зрения религиозного сознания. В идее Антихриста получают свое разрешение, свою законченность самые жгучие вопросы, самые глубокие религиозные переживания: смысл мировой истории, идея прогресса, смысл жизни, вообще отношение к судьбам человечества и вселенной, — все это без Антихриста не получило бы своего разрешения в христианстве, и гигантская по глубине и захвату концепция христианская была бы без вершины, без последнего слова, — и все бы в ней распалось, разрознилось. Христианство не какую‑нибудь отдельную полосу жизни, один ряд проблем приводит в стройную систему, оно все разрешает, все включает в себя, все охватывает, всему дает смысл, значение, оправдание.

Великое и таинственное слово свобода как творческая беспричинность положена христианством в основу понимания мира.

Свободным актом мир отпал от Божества, раскололся, разрознился, отдельные части самоутвердились, обособились и породили борьбу; длинным мучительным путем мир свободно восстанавливается в своем единстве!

Вся жизнь вселенной, от ничтожной жизни инфузории до сложной жизни человеческого гения, давно вымершие дикие племена и новые народы, еще не вышедшие на историческую сцену, — все в идее б оrqq еловечества получает свою стройную законченность. Человек уже не теряется в безграничном море отдельно живущих организмов, земля не бледнеет под яркими лучами бесчисленных звезд, бесчисленных солнечных систем.

Все начинает жить как стройный единый организм, разрозненное · становится стройным, хаос приходит в порядок. Каждая индивидуальность, каждый атом — все в идее богочеловечества находит и свое место, и свой смысл.

Страшное, беспорядочное чудовище зачем‑то куда‑то несущееся, именуемое жизнью, в христианстве становится вбликим, радостным общим деланием. Духовным очам открываются великие судьбы и Человечества, и мира. Туманное слово «прогресс» из бесцветного Учения о каком‑то всеобщем благополучии, которое воздвигнется на «унавоженной» трупами, слезами и кровью почве, получает свой настоящий смысл, который все же бессознательно, наперекор своим логическим определениям, вкладывали в него всегда лучшие люди.

История мира встает как цельный, полный глубочайшего смысла π у τ ь к окончательной гармонии, к преображению тленного мира, путь к новой земле и новым небесам, к вечной радостной жизни в Боге.