Повальное увлечение апокалиптической образностью, в том числе и Антихристом, описано современником этой эпохи: «Владимир Соловьев отразил Апокалипсис в субъективном чувстве конца, охватившем его; а потом и многих интеллигентов без почвы; Апокалипсис культивировал Розанов, но разбазаривал чувство конца, «катастрофу», в раскрытие «тайн» половых, сочетал с ними Ветхий Завет; в Апокалипсисе толкователи видели: и бытие, и его антитезу; конец бытия; для одних Апокалипсис стал символом краха культуры; в Д. С. Мережковском — двоился он: но раздвоением этим пропитан анализ Толстого, не говоря уже о Достоевском<…>и шлиссербуржец Морозов в то именно время измеривал в заточении астрономический смысл Апокалипсиса; им в Нижнем бредила Шмидт; соблазнился им Блок» (Белый Андрей. Начало века. М., 1990. С. 156). Белый воспринимал Свенцицкого как лжепророка [«ложный пророк, на гипнозе работающий» (Укая соч. С. 496)]. Вот выразительная страница воспоминаний Белого: «<…>Валентина Свентицкого, признаюсь, бегал я: пот, сап, поза «огня в глазах», вздерг, неопрятность, власатая лапа, картавый басок, — все вызывало во мне почти отвращенье физическое; где‑то чуялся валкий больной шарлатан и эротик, себя растравляющий выпыхом<…>» (Указ. соя. С. 303) * «Пока же вера в «пророка» Свентицкого начинала расти: он бил «козырем» по женским курсам, студентам, стареющим барынькам, ветеринарам и преподавателям даже: взяв в шуйцу как бы динамитную бомбу, в десницу взяв крест<…>слияние бомбы с крестом — личный‑де опыт его; с бомбою он стоял‑де, кого‑то подкарауливая; не мог бросить‑де; ему‑де открылось, как Савлу, что — бомбой небесной пора убивать губернаторов; так видение бомбы, спадающей с неба молитвами нашими, он проповедовал. Кроме того: в Македонию ездил‑де; вместе с повстанцами ниспровергать падишаха.<…>
Уехал же<…>куда‑то в русскую провинцию; там мрачно скрывался; и вернулся в Москву; его встретили с благоговением: освобождал македонцев!
Да, злая судьба на смех выкинула звереватого вида, больного, бросавшего в обморок Диких девиц, извлекавшего у бородатых, почтенных, седых, уже виды видавших общественников суеверные шепоты» (Указ. сок. С. 303—304).
C. А. Аскольдов. Религиозный смысл русской революции